ней. — Не реви. Скажи мне лучше, с чего вдруг сам прокурор взялся нам помогать?
— Откуда ты знаешь, что это прокурор? — удивленно хлопаю ресницами.
— А ты много людей знаешь с именем Борислав Георгиевич? — улыбается мама.
Остыла и меня вместе с ней немного отпускает.
— Он в день аварии проезжал мимо. Меня из машины вытащил. Я сейчас в его доме живу, — замолкаю.
— Хм… Даже так? А суп кто варил?
— Домашний повар, но, если хочешь, в следующий раз я могу сама приготовить, — предлагаю ей.
— Нет, уж лучше повар.
Стараясь не раздражаться, достаю термос, наливаю горячий бульон в кружку и аккуратно кормлю маму. Она не говорит со мной о своей травме. Больше ни слова не произносит о Владимире и даже не расспрашивает про мою жизнь у прокурора. Задает вопросы по учебе, просит показать баллы в электронном журнале и, конечно, отчитывает за все, что не дотягивает до идеала. Пусть. Я все равно буду приходить сюда каждый день, пока ее боль от потери любимого мужчины и своей прежней жизни не притупится. И даже когда это случится, все равно буду.
Только вот неприятный осадок после визита к ней все же остался. Он бултыхается в желудке и подкатывает тошнотой к горлу. Я знала, что тяжелый характер усугубится травмой и с ужасом поняла, что привыкла жить без нее. Без тычков и постоянного укора в глазах. Без требований стать еще лучше. Мне нравится быть собой. Нравится, что я нравлюсь такой Платону и он не пытается меня переделать. Нравится, что можно попросить совета у Арины или погулять с подругой. Нравится хотя бы то, что у меня теперь есть подруга! И если бы не мамина травма, я бы устроилась на работу после возвращения домой и сняла бы квартиру, а может просто комнатку в каком-нибудь общежитии. Это вполне реально, до восемнадцати мне осталось совсем немножко.
— Кошка, ты здесь? — меня слегка встряхивает Платон.
— Ой, — поднимаю на него взгляд, — задумалась.
— Как все прошло? У тебя глаза красные. Плакала? — беспокоится он.
— Немного повздорили. Раз у нее есть силы ругаться со мной, значит точно идет на поправку. Пойдем? — сама беру его за руку и тяну на улицу. Хочется побыстрее избавиться от больничного запаха. — Снег идет, — улыбаюсь, подняв голову вверх и подставив лицо снежинкам.
Они кружатся в небе и оседают на коже. Тают, стекая прохладными капельками по подбородку и шее.
— Поцелуй меня, — прошу Платона.
Его холодные пальцы гладят меня по лицу, смахивая с него еще не растаявший снег. Не открываю глаз. Мне сейчас остро необходимы его теплые губы. Он ведь любит меня… Сказал, что любит… Наглый, кареглазый мальчишка взял и влюбился. И в кого? В меня!
В груди разрастается что-то трепетное, нежное, воздушное. Калужский целует меня своими теплыми, требовательными губами, а я улыбаюсь, и он начинает улыбаться со мной.
— Погуляем? — смахиваю снежинки с его волос.
— Не замерзнешь? — помогает мне надеть капюшон.
— Мы немножко. Очень хочется пройтись. Погода такая… на мое настроение похожа.
— Я так и понял.
Засовывает наши руки к себе в карман и ведет меня по дорожке от больницы. Снег расходится. Дорожки покрываются плотным белым полотном. Под ногами хрустит ледяная крошка в мелких, недавно подмерзших лужах.
Заходим в кофейню, пока нас совсем не засыпало. Платон заказывает для нас какао с корицей. Греем руки о высокие кружки и смотрим в окно. Машины встают в пробки, прохожие поднимают воротники, а нам здесь тепло и приятно, в этом самом моменте.
Скоро все закончится. Ну сколько у нас с ним? Месяц? Потом маму выпишут, и я буду все время с ней. Максимум, где мы будем видеться с ним, это в лицее, и это только в том случае, если мама не узнает о наших отношениях.
И мне вдруг заранее становится мало этого времени с Платоном. Ставлю на стол свою кружку с ароматным какао, ловлю его взгляд.
— Знаешь, кажется, я тоже в тебя влюбилась и теперь совсем не понимаю, что с этим делать.
Платон
В ее признании нотки грусти, в глазах растерянность. Я в собственном отражении уже несколько дней вижу такое. Мы оба не привыкли к таким чувствам. Не испытывали и тем более не принимали. И мне вроде как даже больше повезло, у меня рядом Арина и поддержка старшего брата, а кошка совсем одна была все это время.
У меня телефон звонит. А вот и Арина. Беспокоится, что Соня не берет трубку, а я еще не появлялся дома. Признался, что мы вместе. Пообещал, что еще немного погуляем и вернемся.
Снег усиливается. На крышах автомобилей, припаркованных у кофейни, образовались сугробы. Мимо окон бредет, все время отряхиваясь, бездомный пес. Асфальта совсем не видно, да и здания через дорогу сквозь белую пелену просматриваются плохо. Домой добираться отсюда мы будем долго, но я все равно не тороплюсь срываться с места. Мне тепло и уютно с ней. Моя личная весна среди рано начавшейся в этом году зимы.
— Хочешь еще какао?
— Нет, — забавно морщит носик. — Нам заниматься еще. Завтра лабораторная по физике, — грустно вздыхает.
— Зануда, — смеюсь.
— Не смешно. У меня же грант. Низкие баллы — непозволительная роскошь, — грустно вздыхает.
Так и подмывает сказать кошке, что она учится платно и плевать на баллы, но это убьет все между нами, потому что тогда придется рассказать остальное. Буду помогать ей зубрить физику. Тоже неплохо. Мы официально проведем остаток вечера вместе.
— У нас два варианта. Первый: дергать Савелия, но сама понимаешь, он пока сюда по пробкам доползет, пока мы доберемся обратно, будет уже не до твоей физики.
— Нашей, — поправляет меня. — У тебя тоже завтра лабораторная. А второй вариант?
— Такси, — знаком подзываю официантку.
— Второй, конечно.
— Как скажешь.
Расплачиваюсь, вызываю такси. Его приходится ждать минут пятнадцать и это при том, что машина была относительно недалеко.
Пробираясь по свеженасыпанным сугробам в совсем неподходящей обуви, громко смеясь плюхаемся на заднее сиденье.
Кошка забавно отряхивает с моих волос снег. Прикладываю ладони к ее порозовевшим от мороза щечкам. Ластится к ним, смущенно улыбаясь. Целую в холодные губы.
— Платон…
— Ш-ш-ш, не
