— У нее есть серьезный компромат на меня, — выдыхает Томка, повернувшись ко мне. — Я не хочу, чтобы это увидел Кирилл или ещё кто-то.
Да блин!
Неужели и она была том кино?
И что мне делать с этой информацией теперь? Что сказать этой девушке? Чтобы продолжала в том же духе?
— Я очень люблю его и детей, а ещё я сожалею о прошлом. Ты не представляешь, как я сожалею об этом.
Как все мы.
— Придумай что-нибудь пока мы не уехали, — говорю я, всё-таки вынырнув в теплую ночь.
Всю дорогу до дома я размышляю, как бы поступила в ее случае. Наверное, я бы призналась во всем мужу, а если бы он не принял, то жутко бы расстраивалась тому факту, что его любовь была недостаточно сильна
Настроение у меня препоганное к тому времени, когда я захожу в дом. Вдобавок Пашка ещё не вернулся.
Филиппинка поет какую-то песню, постукивая при этом тапком об пол. Она говорит, что потом девочка сможет засыпать под этот такт, даже если не услышит знакомую песню.
— Я посижу с ней пока.
— Не бери ее на руки. Иначе, она привыкнет засыпать только так. Нельзя, чтобы ей было слишком тепло и тесно. Нельзя шептать или говорить вполголоса. Понимаешь?
Я киваю, сердясь и смущенно улыбаясь этим наставлениям.
Кто бы ещё мне сказал это?
Сестра, наверное, если бы только я решилась пожаловаться ей на это.
— Ветрова, если бы я не знал тебя, то решила бы, что ты готовилась к моему приходу, — шепчет Пашка, присаживаясь как и я перед кроваткой.
Я опустила один из бортиков, чтобы не смотреть на девочку сквозь прутики и иногда дотрагиваться до нее.
— Картинка такая, что можно ставить холст.
— Перестань — говорю я, улыбаясь ему. — Твои комплименты все лучше и лучше, но этот уже...
— Комплимент — это какая же у тебя красивая жопа, а то, что я вижу сейчас это прекрасно — приглушённый свет, младенец в люльке, женщина, которая тянется к нему и не может отвести глаз.
— Ты становишься творцом — замечаешь прекрасное в мелочах, — отвечаю, а сама рассматриваю его. — Только давай без матерных рифм?
— Я никогда не матерюсь при ребенке, Ветрова, — отвечает тот упрямо.
— А при мне зачем делаешь это? — интересуюсь я, взяв его за подбородок, но перед этим конечно же получив поцелуй в губы.
Таков уж Буров — хитрит и вымогает нежность и ласку взамен на то, что хочу я.
— Потому что ты считаешь меня сексуальным и иногда ржешь над моими рифмами, — отвечает Пашук, беспрекословно поворачивая голову вправо и влево. — Не боись, драки не было.
— А что было?
— Разговор мужчины и хлюпика, — отвечает тот, взяв меня за руку. — Он ныл о своей ущербности, а я...
— Прощал?
— Слал с миром, но в жопу — объявил о продаже своей части совместного бизнеса, потому что он гнида и может выкинуть ещё какую-нибудь неинтересное мне фуэте.
Он выглядит таким довольным, словно провернувший что-то пакостник-мальчишка.
— А он?
— Заныл, что это не смешно и несерьёзно. Мол, это бизнес и не надо мешать одно с другим. Из-за бабы устраивать такое и прочее-прочее-прочее.
— А что задумал ты?
Не верю, что он считает иначе. Это в моем духе устраивать подобное — продавать квартиры и сбегать в другие города, одновременно подальше и поближе к неверным бывшим. У Павлика же иной подход.
— Хочу, чтобы он и тот кто затеял это начали шевелить задницами и проявили себя.
Мне не нравится все это. Друзья у Паши своеобразные, но они, как и враги с дикими нравами. Пример тому Образцов.
— А что потом? Они проявят себя, а дальше? Как они должны проявить себя? Паш, мне это не нравится.
Я поднимаюсь.
— Лучше бы ты просто поделил бизнес и закончил на этом. Это тоже будет уроком. Разве это не будет знаком для всех остальных, чтобы не иметь дело с ним?
Освободив волосы от резинки, я иду прочь из комнаты.
— Переживаешь за него? Он говорил, что ты вернешься к нему, как только опрокинешь меня, также как и я тебя когда-то.
Кажется, я ошиблась в нем.
Люди правда не меняются и очень часто судят по себе.
Разворачиваюсь и иду к себе.
— Айра, мы уходим, — бросает Пашка на английском.
Он догоняет меня на втором этаже.
— Ты не ответила.
— Ты судишь по себе, — отвечаю я, закрывая за собой дверь.
Но разве можно удержать тесто крышкой от сахарницы, если оно убегает из тазика? Так и тут.
— Ты не ответила — настаивает он, прорываясь ко мне в спальню.
Он веселится, судя по взгляду и даже по голосу! А я расстроена! Почему он веселится?
— Что ты злишься, если он не прав?
— Я злюсь не на это ничтожество, — я прохожу в душевую, включая воду, чтобы пробежал кипяток. — А на тебя за то, что ты повторяешь это.
Я встаю перед ним.
— Сомневаешься во мне? Тогда нам точно нечего делать вместе. Мне хватает...
Пашук подхватывает меня на руки, усаживая на тумбу, подвинув мною все, что стояло на ней.
— Я тебя люблю и хотел услышать от тебя тоже самое таким коварным способом. Я сволочь и я знаю это.
Что?
Пашка подхватывает меня на руки, а вот я отбиваюсь от него.
Но теперь я та самая крышечка от сахарницы — это не помогает.
— Ты сволочь! И идиот! И козел! Я тебя ненавижу! Видеть тебя не хочу! Отпусти меня и уходи!
Пашка не уходит, а дожидается, когда я выдохнусь.
— Я тебя люблю. Со всем что тебе важно. Если тебе понадобится год или два для осознания любви ко мне я подожду. Тебе же это нужно?
Я часто-часто киваю, прижавшись виском к его груди.
— Мне тоже нужно это. Не только ради себя, а ради тебя. Не хочу однажды исчезнуть навсегда. А если так случится, то ты будешь знать, что причина не в романе с филиппинской няней.
— Я тебя люблю, Паш.
Глава 19
Глава 19
— Ветрова? — хрипит Буров мне на ухо, удерживая при этом за талию.
Я знаю, что он хочет услышать и очень надеюсь, что моя интуиция в этот раз подвела меня.
— Ммм?..
— Повтори это ещё раз.
Раньше было наоборот. Года два назад я донимала его такими просьбами. А теперь вот Пашук просит сказать слова любви.
— Ты ведь не используешь их, как повод? — спрашиваю я, тщетно пытаясь проглотить разбушевавшееся сердце и лёгкие.
Стук в ушах перемежается громким дыханием.
Мне жарко. Во рту сухо.
Хочется пить и в тоже время не хочется вставать с его колен.
— По-моему это отличный повод, — отвечает он, оглаживая мои бедра. — Ты задолжала мне, Ветрова.
Высыпавшие по коже мурашки приподнимают волоски на всем теле. Я провожаю взглядом его крупные руки. Очень нравится, как они смотрятся на мне, как сжимают и заключают в плен.
— Я?! Я?..
— Ты, — хмыкает Пашук, прикасаясь губами к моему плечу.
— Бегал от меня два года ты, а задолжала тебе я?
Я всё-таки поднимаюсь, чтобы закрыть эту чёртову дверь, а заодно прикрыть жалюзи.
Дверь не давала мне покоя всю ночь — я переживала, что в ней нет-нет да и появится круглое, желтоватое и приплюснутое лицо нянюшки-филипинки.
Только "уговоры" Пашки не дали мне сделать этого. Ну и добавили остроты нашему блуду.
— Она не войдёт. Теперь точно. Не дура она, чтобы хозяев смущать. Взрослая баба, чтобы не понимать, что творится в доме и идти проверять.
— Ты извращенец, каких мало! — заявляю я, настраивая бамбуковые рейки на окне.
— У себя дома я делаю то, что захочу и главное, что тебе нравится это.
Пашка тянется и хватает меня за руку, привлекая к себе.
Я не очень сопротивляюсь, подбегая к нему.
Это безумие, но я хочу, чтобы эта ночь продолжалась — я ещё не наелась им.
— Выходи за меня? — произносит он, глядя на меня снизу-вверх.
Буров прижимается лицом к моему животу и целует его.
— Ты серьёзно? — шепчу я, дотрагиваясь до его русых усов.
Как и два года назад внутри меня что-то ёкает.
Умеет Пашка и подбирать момент, и говорить с особенными интонациями, и смотреть так, что внутри все заноет. И так вижу, что он серьёзен, как никогда, но даю ему шанс обдумать вырвавшиеся слова.
