— Ты чего ревешь? — весело осведомился Илья.
— Папа! Я не реву, мне сон приснился кошмарный! Как будто твой самолет потерялся.
Илья подошел и сжал ладонями всклокоченные вихры сына, и услышал, как пульсирует жилка на взмокшем виске.
— Ты, Данила, сам посуди, — спокойно разъяснил Илья, — разве может целый самолет потеряться? Это ж такая махина!
— Пап, — дрогнувшим голосом перебил тот, — а кто там?
Илья проследил за кивком его головы. В дверях комнаты маячила невысокая фигура. Она переступила через порог и доверительно сообщила:
— Не пугайся. Это я, Женя.
И, продолжив движение, шагнула вперед. Тотчас раздался шорох игрушечных колес, вскинулись, словно два крыла, руки, взметнулся подол халата, и Женька спланировала на пол.
— Ооох…
Отец с сыном быстро переглянулись, сообща подумав о том, что неуклюжим девицам нечего шляться посреди ночи по дому.
— Живая? — прыгнул к ней Илья.
— Это она об мой джип чебурахнулась, — обстоятельно и даже с некоторой гордостью пояснил Данька, тоже перебираясь на пол.
Устроившись рядом с Женей, он подергал ее за ногу.
— У тебя сегодня день повышенного травизма.
— Травматизма, — поправила она, кряхтя.
— Идиотизма, — уточнил Илья и, решительно схватив ее подмышки, поднял и усадил на кровать.
— Вы зачем за мной поперлись?!
— Папа! Не кричи, как зарезанный! Давай мы лампочку Ильича включим и все осмотрим.
— Твоя лампочка, ты и включай, — огрызнулся Илья, жутко раздосадованный кретинским поведением незваной гостьи.
Она, между тем, молча раскачивалась на кровати, баюкая ушибленную ногу. Блин, просто ходячее несчастье какое-то!
Данька, ворча, нащупал выключатель торшера и, когда мягкий свет залил комнату, внимательно огляделся.
Джип, на котором решила проехаться Женя, валялся под столом и вроде бы был цел.
— Ну давайте оказывать первую помощь, — распорядился Данила, успокоившись, — пап, неси аптечку.
— Не надо, Дань, со мной все нормально, — пробормотала Женя.
— Да уж, нормально, — передразнил Илья, искоса разглядывая ее ногу, румяную и округлившуюся в районе лодыжки, словно колобок.
Он нехотя поднялся и пошел за льдом, по дороге размышляя, почему ему так не везет.
— Куда это он? — тихонько поинтересовалась Женька, когда дверь за Ильей закрылась.
Данька с чувством превосходства важным тоном пояснил, что папа отправился-таки за аптечкой. Дабы оказать-таки первую помощь.
— А ты чего плакал? — спросила Женя.
— Вот еще! Я не плакал вовсе, что я — девчонка? Просто сон нехороший приснился, вот и все дела.
— Вот и все дела, — задумчиво повторила Женька и потрепала его темные спутанные лохмы.
Данька извернулся. Нежностей он не любил в принципе, хотя иногда допускал. Но сейчас не тот случай, сейчас не его надо утешать, а, наоборот, ему нужно быть сильным и постараться успокоить бедную девушку. Машинка-то не поломалась, а девушка, кажется, здорово ушиблась.
Порассуждав таким образом, Данила решительно принялся гладить ее по голове, приговаривая:
— У кошки боли, у собачки боли, а у Жени пройди, это меня бабушка научила, — строго добавил он, — а у тебя бабушка есть?
— Есть, — тонким, чужим голосом ответила Женя, смаргивая слезы, — только далеко очень, в деревне.
— Ты щекотная, — сообщил Данька, — как ежик прямо. Мне дедушка в лесу ежика ловил, мы его молоком кормили, а потом отпустили обратно. А ты видела ежика?
— Нет. Расскажи, какой он.
Данька отпрыгнул, прижал ладошки к груди и, сложив губы трубочкой, несколько мгновений воодушевленно фырчал. Ежик в его исполнении получился весьма шумный, но симпатишный до такой степени, что Женька захихикала и даже хлопнула пару раз в ладоши.
— Совсем одурели, да? — мрачно осведомился Илья, заходя в комнату. — Что еще за концерт?
— Данька мне ежика показывает, — оправдываясь, произнесла Женя.
В глазах Ильи можно было без труда прочесть: «ИДИОТКА!» Да, именно так и крупными буквами. Но Женю это ничуть не смутило. Она притянула к себе Данилу и с заговорщицким видом прошептала, так чтобы было слышно всем присутствующим:
— Твой папа всегда такой угрюмый?
— Не-а, — дурачась, пропел Данька, — обычно он еще хуже. Настоящий бука!
— Так, ну хватит! — рявкнул бука и бросил рядом с Женей пакет со льдом, — давайте, охладитесь и отправляйтесь уже в свою комнату! А ты, мой драгоценный наследник, укладывайся в кровать! Два часа ночи, е-мое!
— Пап, не выражайся! Мне за тебя стыдно! — виртуозно пародируя интонации Ольги Викторовны, заметил сорванец.
И даже не сделал попытки покинуть Женькины коленки.
— Сговор? — надменно вскинул брови Илья. Женя, хихикнув, отвернулась. Вид у него был довольно забавный и совершенно растерянный.
— Да вы не волнуйтесь, — промурлыкала она, от души веселясь, — мы сейчас ляжем.
— Вы меня и не волнуете, — отрезал он, — я беспокоюсь за сына, понятно? Вы его среди ночи растормошили…
— Меня не тормошили, пап!
— Устроили, понимаешь, целый концерт!
— Я ничего не устраивала!
— А ребенок теперь будет до утра возиться! Не уснет толком!
— Я не ребенок!
Илья устало опустился на кровать и протянул руки к Женьке.
— Дайте мне его!
— Он же не вещь, — возмутилась она, отодвигаясь.
Ей не хотелось уходить. Она понимала, что это глупо, но отец этого замечательного мальчугана был таким кретином, что доверить ему ребенка было просто верхом легкомыслия. Уж лучше терпеть его уничижительные взгляды и выслушивать всякую ересь о себе.
Как говорится, на дураков не обижаются!
— Пап, лучше пусть нам Женя сказку расскажет, — миролюбиво предложил Данька.
— Нам?!
— Ну ты же еще не уйдешь? — уточнил Данила, беспечно барахтая в воздухе ногами.
Илья вдруг почувствовал что-то вроде досады, не услышав в Данькином голосе привычной настойчивости. Обычно сыну приходилось упрашивать его посидеть рядышком еще минутку, заискивающе, с отчаянной надеждой ловить его взгляд и каждый раз по-взрослому вздыхать, когда в этом взгляде обнаруживалась только пелена усталости.
Времени всегда не хватало, вот что. Даньке перепадали лишь жалкие крохи, да и те выбивал он с большим трудом.
А что же сейчас? Илья растерянно разглядывал макушку сына. Какая-то девица — незнакомка! прощелыга! стриженая пацанка! — так заинтересовала Даньку, что присутствие отца перестало играть первостепенную роль!
Уже через секунду Илья готов был набить самому себе морду за эти мысли. Мелкие, эгоистичные мыслишки, которыми он бессознательно пытался найти оправдание себе вчерашнему и прошлогоднему. Себе — успешному адвокату, непробиваемому типу, занудной «канцелярской крысе», приятному и необременительному любовнику, цинику и слепцу, не успевающему самого важного.
