Нана! — С головой зарываюсь в её шоколадный взгляд, из последних сил пытаясь отыскать там хоть что-то, кроме опаляющей всё вокруг ненависти, но тщетно. Всё она врёт! Никого она не любит!
— Ты ошибаешься, — неловкими пальцами пытается нащупать спусковой крючок. Не мешаю. Я готов ко всему. Смотрю на неё, быть может, последние секунды своей жизни и даже хочу, чтобы выстрелила. Лучше так, чем медленно в бездну.
— Чёрт! — едва держась на ногах, кричит истошно и в безудержной дрожи опускает оружие. — Я не хочу как ты! Не могу!
Марьяну трясёт. Слёзы градинами умывают лицо. Порываюсь прижать её к себе — смотреть на неё такую не хватает сил. Но Нана тормозит меня одним только взглядом. Остекленевшим. Неподвижным. Совершенно чужим и отстранённым.
— Ты говоришь, я никого не люблю? — её грудь неровными рывками поднимается и опускается слишком часто. — А ты? Ты сам кого-нибудь любишь? — качает головой, улыбаясь на изломе. — Всё, что ты можешь — разрушать! Всё, что умеешь — ненавидеть!
Последние слова она выдыхает почти беззвучно. Её плечи опущены, глаза распухли от слёз. Кончиками пальцев Нана неуверенно прикасается к своим губам, словно слова, адресованные мне, отзываются болью в её сердце.
— Нет, — ослабляю галстук, удавкой стягивающий горло. Меня и самого начинает трясти. Осознание, что я был на волосок от смерти, с опозданием стучит в висках. Перехватываю из ослабевшей ладони кольт. Марьяна не спорит, лишь усмехается, когда тот оказывается в моих руках.
— Какой шанс, Моррис! — произносит, как вызов, и, закрыв глаза, затылком упирается в стену. — Не упусти его!
О чём она думает? В чём подозревает? Неужели считает, что захочу отомстить? Глупая! Бестолковая! Дурная!
От греха подальше сую револьвер обратно в сейф. С трудом собирая мысли по крупицам, размашистыми шагами измеряю угрюмый кабинет и никак не могу отдышаться.
— Твоя ненависть не видит границ! — руками упёршись в колени, я замираю напротив Наны.
— Ты серьёзно? — язвительный смешок слетает с её губ. — Считаешь, мне не за что тебя ненавидеть? Думаешь, тебе одному можно калечить чужие судьбы?
— Бред! — нервы трещат от напряжения.
— Долбанный обиженный мальчик! — гремит не своим голосом. — Я тебя не звала в свою жизнь! А ты пришёл и разрушил её до основания!
— Погоди! – подношу указательный палец к губам, а сам подбитым зверем крадусь ближе. — Всё дело в Осине, да?
Марьяна шмыгает носом и начинает безудержно кусать губы, намекая, что я у самой цели.
— Винишь меня в своём одиночестве?
Нана снова принимается плакать, словно слова мои наждаком проходятся по свежим ранам. Вот она правда! Не было никакой плановой операции, Израиля, любви — всё иллюзия! Своим появлением я просто внёс раздор в их идиотскую семейку, помог Осину протрезветь, и сейчас Свиридова бьётся в агонии, рискуя остаться за бортом красивой жизни! Чёртова ледышка! Стерва! Избалованная эгоистка!
Смотрю в пустые глаза Марьяны и сгораю от желания рассмеяться ей в лицо! Меня резко перестают задевать за живое её фальшивые слёзы. Впервые за вечер я ощущаю стойкое отвращение, просто находясь с ней рядом!
— Хочешь найти виноватого в своей переломанной жизни, Нана? — слова ядовито сочатся сквозь зубы. — Взгляни на себя в зеркало!
Марьяна жадно втягивает носом воздух, мысленно подбирая для меня слова поострее, но те бисером рассыпаются у её ног.
— Сволочь, — только и может прохрипеть в ответ.
— Да ладно, Нана, не убивайся так! — расплываясь в улыбке, вхожу во вкус. — Найдёшь себе другого Осина. Для тебя же незаменимых нет! А совсем припрёт, так и быть, приходи. Щедрым быть не обещаю, но на новое платье за ночь заработаешь!
Хлопаю себя по бокам и, сплюнув горечь прошлого, уже хочу уйти: мне больше нечего обсуждать с Марьяной. Да только её голос, насквозь просоленный слезами, бьёт в спину похлеще ураганного ветра.
— В следующий раз я обязательно выстрелю!
— За чем же дело стало? — разворачиваюсь на пятках и скалясь киваю в сторону настенного сейфа. — Давай, ты всю жизнь бьёшь в самое сердце, пулей больше — пулей меньше!
— Нет у тебя сердца, Ветров! — оттолкнувшись от стены, Марьяна обхватывает себя руками за плечи. — И не было никогда! Впрочем, как и совести.
Хочу возразить, отбиться очередной порцией обидных фраз, но не успеваю даже моргнуть, как за спиной поскрипывает дверь, а после тонкий голосок переливами звонких колокольчиков навсегда выбивает почву из-под моих ног.
— Мама! — всего одно слово, но внутри всё сковывает корками векового льда. Что я там говорил про любовь? Семью? Деньги?
— Мама! — очередной удар под дых. Сердце бьётся в болезненных судорогах, а воздуха решительно не хватает даже на скупой вдох.
— Милая моя, — наспех вытирая слёзы, Марьяна выпрямляет спину и ласково улыбается. Оказывается, умеет! — Ты почему не спишь?
Мотаю головой как чумной. До хруста сжимаю челюсть, но морок детского голоса за спиной не исчезает. До нервной дрожи вдоль позвонков боюсь обернуться и растерянно смотрю на Марьяну. В её глазах я снова вижу свет. Тот самый, который когда-то давно помог мне бесследно не сгинуть в темноте детдомовского прошлого. И понимаю, как сильно ошибся.
— Ещё и босиком! – склонив голову немного набок, Марьяна поджимает губы, а потом срывается с места, напрочь позабыв про меня. — Где твои тапочки, Маруся?
Малышка что-то лепечет в ответ — не разберу. Единственное, что до крови режет слух, — это её бесконечное «мама».
— Не знал, что у тебя есть дочь! — спустя, кажется, вечность мне удаётся заставить себя обернуться. Правда, всё, что вижу, — это спину Марьяны, сидящей на корточках возле порога, и золотистую макушку её дочери.
— Убирайся! — цедит Свиридова тихо, всё больше прикрывая собой малышку. — Пошёл вон!
— Сколько ей? – игнорирую выпады Наны и раздираемый любопытством делаю шаг в её сторону.
— Не смей! Даже смотреть на неё не смей! — перепуганной кошкой шипит Марьяна и тут же подхватывает девочку на руки, продолжая прятать ту от меня. От неожиданности малышка роняет на пол смешного плюшевого зайца с непомерно большими ушами и забавными лапками, а осознав потерю, начинает хныкать.
— Тебе лечится пора, Нана! — усмехаюсь, потирая шею, изрядно вспотевшую от передряг сегодняшнего вечера. И всё же продолжаю приближаться.
