– Что за бред, – слышу растерянное.
– Не строй из себя идиота. Твои игры никогда не знали границ. Дерьмо из дерьмовых людей никогда не выходит.
Слезы текут и текут, пока он смотрит остро, не сжалившись ни на миг. Его ноздри раздуваются, а я, распрощавшись с последними нервными клетками, выдыхаю громкое «вали в свою Америку» вместо правды.
– Тебя забыл спросить.
Его тон ледяной, я замерзаю от таких перемен. Кажется, я уже труп, потому что сердце больше не бьется. Оно не разбито, оно попросту сдохло! Но я стоически держу подбородок. Я не позволю вытереть об меня ноги. Не в этот раз.
– Катись к черту, – оставляю дурацкое последнее слово за собой.
Останься, останься… ну, пожалуйста, обними меня. Мне так страшно, – молю безмолвно. Он же должен, должен чувствовать, как тянусь к нему каждой клеточкой! Я же не справлюсь без него!
Но вместо того чтобы сгрести в охапку, как всегда делал, Жаров внезапно меня отпускает. Руки разжимаются и отпускают, а я все еще чувствую касание пальцев, как такое возможно?
Паника накрывает, потому что его лицо… что-то меняется: глаза тухнут, больше не пышут злостью, уголки губ опускаются вниз. Он странно кивает головой, расслабляется. От внезапной ухмылки, проскочившей тенью, дрожь по коже. Я не знаю этого Ярика, он пугает.
– Знаешь, может, ты и отрастила классную задницу, но в башке осталась тем же ребенком. Хватит с меня. Будто лбом об стенку бьюсь. Надоело. Какие, блть, отношения, если ты при первой же возможности на хер шлешь?
Ярик разворачивается, я невольно подаюсь вперед. Чувствую, что, если он сейчас уйдет, наступит конец света.
– Дура ты, – бросает он, задержавшись в дверях. – Я не хотел расставаться с Грейс по телефону, считаю, что это подло. Бежать вертеть хвостом, даже не выслушав, подло. Я не знал, что Грейс приедет, но ты знала, что я сделал выбор. Нужно было всего лишь дождаться меня.
– Между нами ничего…
– Хватит! – рычит Ярик, и я снова убеждаюсь, что иногда Жаровы похожи как две капли воды.
– Ты… я… – Ярик пытается что-то сказать, но в результате просто машет рукой, будто сдается. – Хватит с меня.
Почему это звучит, как прощание?
Он уходит. Ушел.
Все сломалось, я чувствую – обратно не починить. Слышу, как внизу раздается мамин голос, но не разбираю слов. Он уходит: теперь окончательно и бесповоротно. Кажется, настал мой не «хэппи-энд», дерьмовое кино получилось.
Этой ночью в голове безостановочно звучат голоса, множество обвинений и оправданий. В какой-то миг я даже полностью уверяю себя, что во всем виноват один Ярик. Но это лишь миг, один чертов миг! В остальное время я плачу и гадаю, где Жаров пропадает – домой он так и не возвращается. А завтра у него вылет в эту дурацкую Америку! Уже завтра утром я потеряю его. Возможно, навсегда.
Не могу сомкнуть глаз. От самобичеваний и мерзкой липкой жалости к себе перехожу к неконтролируемому страху. В результате полночи читаю, как ребенку может навредить зачатие под действием алкоголя. Боги, лучше бы и не начинала! К утру оказываюсь на сайте одной из платных клиник, где обещают быстро и безболезненно решить «проблему» на небольшом сроке. У меня жуткие мурашки от тех кошмаров, что написаны на заглавной странице! Как можно называть ребенка проблемой? А можно ли назвать ребенком набор хромосом? Черт.
Руки трясутся, но я закрываю вкладку к чертям собачьим. Ничего, справлюсь. Мама меня одна вырастила, и я справлюсь. Справлюсь же?
При мысли о маме накрывает апатия. Видимо, это проклятие Кукушкиных – беременеть так рано и без мужчины, который бы находился рядом, был стеной и опорой. Ругаю Жарова на чем свет стоит, а затем снова реву, потому что люблю придурка. Поддавшись порыву, даже звоню ему, но «абонент временно недоступен». А «временно» ли?
С рассветом, медленно пробирающимся в комнату из-за занавесок, становится только хуже – слишком явно проступают страхи. Неужели он так ничего и не узнает? Неужели просто не придет? Неужели снова останусь одна?
Заснуть не удается, поэтому я тихим, но уверенным шагом иду в комнату напротив. Забираюсь в кровать, укрываюсь простыней с головой. Да, так лучше. Здесь точно лучше, и подушка пахнет Яриком. Я моргаю и проваливаюсь в темноту.
В следующий раз открываю глаза, когда становится слишком светло. Не сразу понимаю, что разбудило, медленно соображаю. Лишь спустя время узнаю звуки шагов по комнате. Мигом подрываюсь, сажусь.
Знакомая спина напрягается под футболкой, но Жаров все равно продолжает убирать и без того немногочисленные вещи в чемодан. А если бы я не проснулась, он так молча и ушел?
– Ярик, – зову отчего-то еле слышно. Он оборачивается и мажет взглядом, а я полностью теряю голос.
– Что? – спрашивает после затянувшейся паузы. Не грубо, не нежно. Безразлично. – Ты что-то хотела сказать?
После такого прямо вопроса совсем не говорится. Сомнения одолевают со всех сторон, поджилки трясутся, я схожу с ума.
– Я… – Нужно сказать о положении, я должна сказать, пытаюсь выдавить хоть слово. – Я покажу.
Не в силах держать спину ровно под его острым взглядом выскакиваю из комнаты и мчу в ванную. Достаю из нижнего ящика замотанный в полотенце пакет и несусь обратно, подгоняемая страхом, что Жаров в любой момент может исчезнуть. Вдруг он уйдет, пока меня нет? Вдруг не дождется?
Фух, ждет. Глупо улыбаюсь, но тут же съедаю улыбку. Вытягиваю руку вперед.
– Что это? – спрашивает.
– Загляни.
Замираю. В предвкушении. Потому что… потому что, даже если ничего подобного не было в планах, это же все равно чудо. Чудо, которое подарил человек, которого я люблю.
– И что это значит? – слышу раздражение в его голосе. Не страх, не волнение, а чертову злость! Его голос звучит ядовито.
– Явно то, что мы занимались сексом. И не были осторожны.
Жаров закрывает пакет, вздыхает. Открывает снова, будто надеется, что померещилось.
– Ты в этом уверена?
– Семь раз да, – отвечаю спокойно. Помните про мои чувства на пике истерики? Они вновь отключились, я временно робот.
– Блть. – Вот и весь ответ, которого я достойна.
Меня тошнит. Резко. Я даже кашляю, потому что приступ совершенно неожиданный: горло сводит, желудок сокращается. Я глубоко дышу, чтобы не засветить бескрайний внутренний мир. Нужно успокоиться, это просто паника, если меня вывернет перед Жаровым, лучше точно никому не станет.
Ярик подоспевает вовремя – у меня на секунду темнеет в глазах. Он хватает цепко за руку, и это ледяное прикосновение отрезвляет. Я взрываюсь.
– Ты думаешь, я хочу этого? Быть беременной в двадцать? От сводного брата? – рычу сквозь зубы.
Слова даются с трудом, любовь и ненависть смешались в гремучий коктейль. Я хочу обнять Ярика и влепить пощечину. Я хочу клясться ему в любви и скорее его прогнать. Я жду ответа, а он все молчит и молчит.
– У меня самолет через два часа.
– И все?
– А что еще ты хочешь услышать?
И правда, что? Когда у него вся жизнь там, в Америке: карьера квотербека, Грейс – кем бы она ни приходилась Жарову, друзья. Я ему зачем? Я ведь просто его секрет.
– Мне нужно лететь. – Он сжимает мое запястье так сильно. Сжимает, а затем отпускает.
Нет!
– Если уйдешь, не возвращайся. – Мой голос ломается, потому что последняя надежда удержать его тает.
Не уходи, не уходи, не уходи, – я всеми мыслями, всем сердцем умоляю его не уходить.
Но Ярик берет вещи и исчезает за дверью. Оставляет одну. Наедине с тысячей «люблю», которые я ему теперь не скажу.
Глава 30
Ярик
Мот, LYRIQ – Не Бруклин
Я прихожу в себя только в такси, до этого – провал. Я не ощущаю ни движение тачки, ни течение времени. Будто завис над пропастью: вроде бы вижу конец, но вниз не лечу.
Рита беременна. Мысль пульсирует в висках, долбит в лоб. Рита беременна от меня. Ведь от меня же? Блть, да глупости, конечно же от меня, она не умеет врать. Рита беременна, а я… я еду в аэропорт. Мы уже сворачиваем по указателю – до него два километра.
