что сдерживаюсь из последних сил, чтобы не разбить первое, что под руку попадётся. Думать о ней спокойно не получается. Она – единственная женщина, рядом с которой я впервые задумался, что дети – это, возможно, не так уж и плохо.
– Рад слышать, – продолжает Коваль. – Тогда никаких претензий от тебя в дальнейшем принято не будет.
– Две минуты заканчиваются.
– Значит, я поспешу оставить тебя в одиночестве. И поеду к семье.
Последнее слово полосует до крови. Мира – это его семья. Его. Не моя.
Уже в дверях он оборачивается и словно между делом бросает через плечо:
– Ну и надеюсь, ты и дальше не отклонишься от курса и продолжишь держаться в стороне. У Миры и так слишком сильное потрясение и очень плохое самочувствие. Не хочу, чтобы ты стал причиной выкидыша.
Выкидыша?!
«Моей звёздочке плохо?» – проскальзывает неуместная мысль.
В груди печёт, и она с треском раскалывается на две половины. Я пытаюсь поправить внутреннюю оборону. Пытаюсь, но… остается лишь сокрушительное поражение.
И насколько у неё плохое самочувствие? Есть реальная опасность?! Вот дерьмо!
Да чтоб их всех, а!
Прикусываю язык, сжимая ладони в кулаки. Но Коваль как будто знает, чем меня можно ударить. И это сильнее любого физического воздействия.
– Мариб, если она потеряет ребёнка, то это ее убьёт.
– Она в больнице? – вырывается помимо воли.
– Нет. Она дома, но… – он стоит вполоборота в дверном проеме. Из зала доносятся звуки музыки, и насрать, что нас может услышать персонал. – Да, в общем-то, какое тебе дело? Главное, на глаза ей не попадайся. Дочь слишком сильно подкосило, что все ее попытки увидеться и объясниться ты смыл в унитаз.
– РАНЬШЕ ОБЪЯСНЯТЬСЯ НАДО БЫЛО! – несдержанно ору на весь кабинет, отталкиваясь от стола.
Дверь с гулким грохотом закрывается, и Коваль свирепо приближается. Я встаю в стойку: понимаю, что на взводе, понимаю, что сдерживать слепую ярость становится сложнее с каждой секундой.
Но он останавливается в паре шагов от меня и выплёвывает в лицо обвинительное:
– Ты взрослый мужик, Мариб. Ты через такое прошёл, что многим даже и не снилось. Ты своей головой легализовал подпольный бизнес, смыв с рук реки чужой крови. Но когда дело касается ее, здравый смысл тебе отказывает под ноль. Она же просто маленькая девочка. Забитая. Одинокая. И с твоим ребёнком под сердцем. Она с детства привыкла одна стоять против всех и даже против родных! Ее просто использовали, чтобы отвлечь тебя от чего-то важного, иначе ты бы не вышел так легко. А ты вешаешь на неё всех собак, даже не пытаясь копнуть глубже!
Я копаю-таки глубоко. Как могу. Прекрасно все понимая. Но не пояснять же Ковалю.
– При чём здесь это?!
– Да при том. Она тебе ничего не сделала, если уж так подумать. Ни к чему тебя не подталкивала, и она предупредила о том, что знала. Ее обман затянулся только потому, что она боялась за мою жизнь, потому что ей угрожали! Угрожали слабой, ни в чем не повинной девочке! Что она, по-твоему, могла сделать? Она боялась! Боялась, понимаешь? А ты на секунду представь, что она, как ты говоришь, раньше бы объяснилась. Что бы ты сделал?
Я молчу, проглатывая горький ответ. Вышвырнул ее за порог сразу же… в ту же секунду. Даже разбираться бы не стал…
– Молчишь? У тебя на лице написан ответ. Я дочь в обиду не дам. Защитить не смог, но и давить на неё тебе не позволю. Ты гнёшь палку о предательстве. А я все не могу понять твоего истинного к ней отношения. Ты мог хотя бы позволить ей оправдаться и хоть что-то объяснить. Рассказать, как все было, открыться. Ей это было нужно. Она не ела, не пила, только слезы лила, похудела ещё сильнее – смотреть страшно. Пыталась достучаться, приезжала к тебе даже. Но ты просто отвернулся, забаррикадировав все двери, а она стучалась в них без конца, несмотря ни на что, расшибая голову в кровь до последнего! – Коваль несдержанно повышает голос и продолжает. – Не дал ей ни единого шанса облегчить душу!
– Я не священник. Представь себе.
Рявкаю в ответ, не принимая тот факт, что Мира приезжала. Если бы она приезжала, мне бы сообщили.
– И знаешь что? – продолжает и дальше лить на меня грязь, а я стою и молча позволяю ему сыпать пепел на мою голову. Ни слова не возражая… – Это ты настоящий предатель. Ты слабак, Мариб. Я не знаю, чего ты боишься. Но твои страхи загоняют тебя в ловушку. Так сильно ее винить в чем-то надуманном, ненастоящем, и не согласиться просто выслушать. Это слабость. А я всегда считал тебя сильным и здравым человеком. Опаснейшим противником. Но теперь вижу – я ошибался.
– Ни разу мне не донесли о ее приезде.
– Проверь своих людей или вспомни свои приказы. Ты разве не знаешь, что она спала с телефоном, звонила, приезжала? Не знаешь, да? А я знаю, Мариб. Я каждый день пытался хоть как-то поучаствовать и скорректировать ее состояние. Но до сих пор ничего не выходит. А тебе невдомек.
– Первый раз слышу.
Коваль осуждающе мотает головой и вздыхает. А у меня внутри все переворачивается, когда я вижу образ маленькой заплаканной звёздочки с телефоном в руках… сердце сжимается. От бессилия. И принятия. Мне не все равно. Мне не все равно. Мне. Не. Все. Равно! Несмотря ни на что!
Стискиваю зубы, просто не соображая, как лучше ответить, что со мной бывает нечасто, и слышу равнодушное и беглое:
– Ну тогда я тебе ничего и не говорил. Считай, что меня здесь не было. И имей в виду. Предателям в моем доме делать нечего.
Дверь он закрывает за собой почти бесшумно, а я не совсем понимаю, к чему он говорит о своём доме.
Тут раздается громкая мелодия, и я, даже не глядя на экран, коротко отвечаю:
– Да.
– Я за девочками уже еду. Ты сам подскочишь или как?
– Извини, Кам. Планы поменялись.
МИРА
Пустота.
Погасший свет.
Ненависть к себе.
Это все, что я чувствую последние месяцы.
Дни идут. Рассветы сменяют закаты, часы торопятся вперёд, а вокруг меня время словно остановилось.
Его разочарованное лицо – это все, что я вижу перед собой каждый раз, закрывая глаза. Засыпая и просыпаясь.
«Даже имя мое забудь».
Это единственное, что звучит в голове, металлическим лязгом отдаваясь в ушах каждый вечер, когда я ложусь в холодную постель.
Внутри зияет огромная дыра. Края
