смеялась и выглядела такой же счастливой, каким бывает беззаботный ребенок. Своим смехом она заражала весельем и меня. Я улыбался, скрестив руки на груди, и наблюдал за ней.
— Кто их построил?
— Бывший смотритель маяка. Он жил в этом доме. — Я указал на неприметный кирпичный дом неподалеку от нас. — Ему сейчас под восемьдесят. В детстве мы с Майклом часто приходили к нему. Мудрый старик.
— Ты сказал жил?
— Да, его забрала внучка два года назад. Не знаю, живет еще или умер.
— Так или иначе он оставил чудесное наследие.
Алиса рассматривала качели. На фоне рассвета она выглядит еще более редкостным явлением. Рыжие, подкрадывающиеся из-за горизонта, лучи окрашивают ее блондинистые волосы и играют с многочисленными стразами на платье, превращая его в сплошное сияние. Ее ноги касаются воды при раскачивании, из-за чего образуются брызги. Я решил помочь ей и зашел в воду, чтобы раскачать сильнее.
Когда Алиса взлетала ввысь, то кричала:
— Я счастлива! — и смеялась.
Я готов слушать это до конца своих дней. Когда Алиса счастлива, на душе хорошо и мне. Я погружаюсь в мир, где неведомы печали и горести.
Качели медленно останавливались, когда солнце уже было высоко в небе и согревал воздух, делая его душным. В Майами ночь длится всего несколько часов. Солнце быстро поглощает опустившуюся прохладу на землю, которую приносит ночь, не давая ей ни одного шанса.
Я встал напротив Алисы и склонился перед ней, опираясь ладонями о деревянное сидение качелей по обе стороны от ее бедер. Наши лица были в пару сантиметрах друг от друга. Я сократил расстояние до непозволительно критической. Алиса улыбалась и теплым взглядом изучала мое лицо. Я делал тоже самое, но вскоре не сдержался и снова задержал голодный взгляд на ее приоткрытых губах, через которые Алиса выдыхала.
Жажда невыносимая. Ее губы стали для меня желанной прохладной водой во время жары.
Я сжал челюсть и посмотрел в сторону.
— Твои туфли унесли волны.
Очевидно, что эта информация ей не нужна, но я обязан был сменить обстановку и отвлечься от ее губ. Я выпрямился, и Алиса спрыгнула с качелей.
— Они были на один вечер. С таким же успехом я могла выбросить их в мусорный бак, как ты выбросил чужую жилетку.
— Не сомневаюсь, — усмехнулся я. — А Томасу выделят новую.
— Хочу, чтобы ты знал: для меня еще никто ничего подобного не делал.
Ее признание выбило весь воздух из моей груди. Я сглотнул и сделал все возможное, чтобы отогнать гребаную возникшую сентиментальность.
— Не за что, — шутливо ответил я улыбаясь.
У меня полно возможностей, тем более, когда Алиса идет ко мне навстречу, благодаря чему я убежден, что она не влепит мне пощёчину, если поцелую ее. Но меня тормозит глупая мысль, что если я захочу присвоить Алису себе, то от этого ей будет только хуже.
Алиса
Тихо пробравшись в дом около пяти утра, я собрала подолы грязного, мокрого платья, чтобы не испачкать белые полы, и на цыпочках начала обходить гостиную.
С моего лица не спадала счастливая улыбка, потому что в голове все еще в ярких красках хранились воспоминания невероятной ночи, которые мне подарил Уильям. Они прокручивались каждую секунду и питали сердце всеми гормонами счастья.
Я не желала прекращать думать о том, что устроил Уильям, чтобы пробраться в мой дом и подарить мне счастливые мгновения. Уильяму порадовать меня не столь тяжело, достаточно вывести из дома и просто говорить обо всем на свете. Но ему удалось сделать намного больше.
Поднимаясь по лестнице, я размышляла о том, зачем Уильяму помогать мне и стараться скрасить мою жизнь яркими красками. Я вижу в его глазах, что моя судьба ему небезразлична и это понимание греет мою заледеневшую душу. Но, если Уильям так трепетно относится ко мне только потому, что я вызываю жалость или потому, что он видит во мне младшую сестру, то ему лучше остановиться, иначе это сделает мне больно.
Поэтому я пыталась выпытать из него правду и понять, зачем он это делает. Ответ был притянут за уши, и я решила выждать другой момент, чтобы выведать истину. Я должна знать причину того, что толкает Уильяма на такие необычные поступки, как переодевание в официанта, только чтобы пробраться в мой дом и найти меня. Хочу понять, зачем Уильяму тратить на меня свое время. Что им движет?
Незнание и мои собственные доводы сводят меня с ума. Я могу обманывать саму себя и придумывать причины, которые заставят сердце биться быстрее и питать его жестокой надеждой.
Надежда для меня всегда жестокая, потому что вечно разбивается вдребезги, так и не исполнив моих желаний, когда я так этого хотела. Надежда всегда появлялась в моей жизни, внушала, что будет приятный итог, а после просто уничтожала. Никогда не помогала, а лишь делала больно. А если и Уильям станет моей надеждой на счастливую жизнь, светлое будущее, то я этого не вынесу. Она всегда работает против меня, будто выбрала жертву для развлечений.
Все имеет жестокость в этом мире. Даже самое светлое чувство посыпано пыльцой мрака.
Я просто хочу быть счастливой, как сегодня. И чтобы так было всегда. Но всегда есть большие преграды, которые порой настолько сильны, что я падаю духом и перестаю бороться. Потому что все идет против меня. А Уильям буквально спасательный круг, который я не желаю терять, чтобы быть способной прожить эту жизнь. Но в то же время, я не хочу тащить его за собой в непроглядную бездну.
Как же сложно, когда эгоизм теряется среди голосов совести и разума.
Я с тяжелым вздохом открыла дверь своей спальни. Позитивные мысли быстро сменились на пассивные. Сейчас я избавлюсь от потрепанного платья, постою под душем и лягу спать. Закроюсь с головой под одеялом, отключу все звуки мира и провалюсь в царство Морфея, где меня не потревожит реальность. Но в последнее время имеется лазейка, через которую она проникает в мой безмятежный сон и продолжает беспокоить меня, задавать самой себе кучу вопросов о том, как я смогу жить в дальнейшем. Это уматывает. Я даже во сне не могу отдохнуть из-за…
…я оцепенела на месте, когда увидела Джексона, рассматривающего холст в углу комнаты. Мое сердце сначала замедлило свой ход, а после стало биться с такой силой, что мне приходилось с трудом втягивать в себя воздух.
Джексон медленно повернулся ко мне в пол оборота, чтобы он мог видеть не только меня, но
