лишь в паре мест угадывались намёки на складки барельефов.
Осмотревшись, Раф выдохнул мне на ухо:
– Там были военные.
– Я их не заметила… – ответила я растерянно, впрочем, озираясь не без любопытства – в подобных местах, где даже шёпот гудел и расслаивался вокруг, мне бывать не приходилось.
– На это есть я, – ответил Раф и пояснил: – Это древнейший Храм Митры на Ближнем Востоке, ещё доперсидского периода. Я здесь бывал. Тут много скальных комнат и можно выйти на противоположную сторону, подальше от вояк.
– Они тоже террористы?
– Вряд ли, но мы просто уйдём отсюда. О плохом лучше узнавать из газет, а не на собственной шкуре.
И, не позволяя мне, вздохнуть спокойно, Раф потянул прочь – в круглые норы с просветами ходов. Я неслась, усиленно стараясь не терять большие, как калоши туфли, задыхаясь от адской смеси азарта, страха и восторга в моей голове. Ο, Боги, он заметил, что я красивая! Очень!
Я разозлился на Кнопку. То она бьёт под дых своим уютством, отнимает воспоминания, совсем не похожая на Ташу, и ни с какого перепуга не имеющая право её замещать! То разоружает подчистую, разряжает весь патронташ запретов, неҗно уткнувшись носом в плечо во сне, незаконно окутывает сладостью тела, запаха, кудрями своими, ручками. Сама нежность и невинность. А потом пялится на всех подряд, как я не знаю кто… Была бы одна, уже бы её или сдали,или схватили бы под мышку и превратили бы во «временную жену». Чёрт! Я и без этого был на взводе: страшно переживал за Ваню, ведь даже не знаю, жив ли он! Связи так и не было.
Будем возвращаться на перекладных, – решил я сначала, но оцепление дороги на Тебриз испортило весь план.
«Военные тут не к добру», – подсказала интуиция. Вообще странная была ситуация с похищением Любы, я до сих пор не понял, зачем похитителям нужно было тащить её в Иран – это логистически сложно и чересчур рискованно, неоправданно. Если только за очевидным не стояла более хитрая игра с продолжением…
С каждой новой мыслью я всё более уверялся в том, что зачинщики не ограничились бы убийством магната Боньяди, а продолжили бы использовать Любу. Как? Думать от этом не хотелось, но oт лезущих в голову догадок и предположений кровь стыла в жилах.
Кнопка улыбалась, а я раздражался: неужели она не понимает, насколько всё плохо?
Булочник подтвердил мои опасения после традиционного «танца с бубном», который в Иране называется таароф – незнакомцу предлагают всё отдать задаром, признаются практически в любви и приглашают в гости.
Любой иранец, знакомый с этикетом, знает – это лишь условность и откажется раза три или четыре, расшаркиваясь не меньше, чем французский дворянин, разве что шляпой с перьями не подметая пол за неимением оной. А вот иностранца по реакции будет видно сразу, как бы чудесно он ни говорил на фарси. Пришлось «сплясать» свою партию в ответ. Только Люба картину испортила. Даже сверхлюбезный булочник елейно заметил, что я очень демократичен со своей ханум – уж не чужестранка ли она…
– Нет, просто давно не вывозил её никуда. Дома засиделась одна, одичала, – ответил я с усмешкой и сориентировался, ловя намеки на лету: – Да, мы из-под Тегерана. Да, вон с тем автобусом с туристами приехали. Храм посмотреть и знаменитую Обсерваторию . Да-да, а потом и на вулкан Сехед взглянуть собирались. Красивые у вас места, с богатейшей историей. Давно хотели тут побывать…
А сам понял, что готов Кнопку под замок посадить или, по меньшей мере, под чадру с вуалью. Есть конструктив в Исламской республике, честное слово! Чтоб не таращилась на всяких там…
Плохие новости состояли в том, что военные искали русских не потому, что заблудились или помощь оказать, а по какому-то подозрению. Этого хватило.
Я хотел уйти быстрее, но булочник продолжал «танцевать», пока несмотря на рань, пол деревни не собралось. Иранцы ведь не мыслят завтрака без утреннего похода за хлебом, у них натуральная хлебомания и неизменный ритуал – все поутру стекаются к лавке, чтобы обсудить сплетни, купить свежие лепёшки и смачно отбить выпеченный на камнях «Сангак» о специальную решётку. Уходя и расшаркиваясь, отягчённый ненужными комплиментами, я услышал тревожные фразы: «шпионов ищут», «русские в лесу заблудились», «да нет, не русских, а израильских шпионов»...
Это пахло уже совсем дерьмово и стоило отсюда уносить ноги, не разбираясь, потому что одного подозрения в шпионаже в пользу Израиля хватит персидским военным, чтобы нас повесить. Или сначала подвергнуть пыткам, а потом повесить. Да, у меня есть диппаспорт, а у Любы вообще нет с собой документов. Вариант, что повесят её, тоже устраивать никак не мог.
Так что не испытывая судьбу и жгучий персидский темперамент, я потащил Кнопку через Храм Митры к просёлочной дороге, тормознул первую попавшуюся машину с пожилой иранской парой. Снова последовал «танец с бубном», к счастью, сокращённый – супруги торопились в Биджар на свадьбу.
Биджар? – подумал я. – А хрен с ним, пусть будет Бидҗар! Лёгкий крюк, но в сторону Тегерана. Любе всё равно легально, минуя российское посольство, из Ирана не выехать. Сдам папе… или не сдам. Там видно будет!
И мы поехали. От греха прочь. Кнопка вошла в роль немногословной иранской жены, не забывая потупить взгляд,когда надо, робко улыбнуться. Чёрт, как же она была красива! Отсутствие слов украшает женщину! В её приопущенных веках с естественной палитрой теней, в изгибе бровей, в подрагивающих, пушистых ресницах, казалось, звенела колокольчиками тайна. А в уголках пухлых губ пряталась сладость,и она безумно тянула!
Это тоже раздражало.
– Приятно видеть такую любящую пару, – сказала иранка.
– Хейли мотäшäккер-äм , – ответила Кнопка, позже повторяя это многократно, принимая угощения от милой смуглой ханум с выкрашенными хной волосами под цветастым, свободно наброшенным на голову платком.
Это я Кнопку научил, пока мы из храма бежали. Надо сказать,что произношение Люба уловила мгновенно.
Ханум не унималась, словно целью всей её жизни было накормить случайных попутчиков. В нежные лапки Кнопки перекочевал пакетик с крупными фисташками, орешки, лепёшки, сладости в одноразовой мисочке, невесть откуда взявшаяся Пепси-Кола и финики. Я врал за двоих, шепнув Кнопке на ухо, что если уж приняла угощения, съесть надо всё, чтобы кровно не обидеть хозяйку машины.
Кажется, Люба не была против. Улыбалась, смущалась и ела. Изредка бросала на меня непонятные взгляды,
