беру ладонь и ключи от дома вкладываю.
— Будь за хозяйку. Там тесть и теща, помоги разместиться. И по ужину сообрази.
— А где настоящая хозяйка?
Пульс так и бахает.
— Сейчас привезу. Я надеюсь на тебя.
— Конечно, — лепечет сестра.
Высаживаю родственников и выжимаю газ. Пальцы подрагивают от напряжения. Все Анины маршруты мне известны, каждый из них был утвержден нами с Семёном и его отцом. Все передвижения под камерами, всегда на виду, среди сотен людей.
Она ни разу не отклонилась. Умненькая девочка, послушная девочка. Знал я когда-то еще одну такую, жила в сердце Кале, недалеко от того самого здания суда. И знаю, что с ней сейчас стало.
Волосы дыбом, пот по телу катится, буквально чувствую холодные дорожки и передергивает.
Девочки должны вернуться домой здоровые. Иного пути быть не может, иной реальности, иного хода события. Пусть они вернутся домой. Сегодня. В будущем проколов я не допущу. Когда просишь, всегда щедро обещаешь взамен. Сжимаю руль крепче, будто это может ускорить движение.
Та же дорога, тот же ужас внутри, только в этот раз я трезвый и на пятнадцать лет старше.
Кале напоминает о себе. Стоит забыться, расслабиться немного, подумать о собственной жизни, колесо варды, древней цыганской кибитки, делает круг, вечное путешествие продолжается, и над горизонтом снова одно и то же солнце. Куда бы ни шел, что бы ни делал.
Что за гребаное стечение обстоятельств привело мою жену с дочерью в Кале? Почему сегодня? С какой стати эта бабка именно на глазах Ани руку сломала? Какого дьявола телохранитель, который больше года четко выполнял инструкции, ослушался?
Череда совпадений?
Или, блядь, судьба? Судьба, что требует обновить обещания. Колесо варды, что выбито на плече, делает новый круг. Можно жизнь бежать, но в итоге перед тобой то же самое солнце.
Я не забыл про Кале. Я… с рождением Виты стал будто более увлечен собой и новыми внутренними переживаниями: сочными, как спелый грант. Возможно, я увлекся собственной женой, и думаю о ее коленях чаще, чем следует.
Кале это чувствует.
Пусть мои девочки будут здоровы, со мной или без меня, но пусть будут здоровы. Я продолжу работу в Кале, не уйду с дороги.
И как только обновляю клятвы, становится легче. Будто они вышли за ворота.
Через полчаса вижу встречную машину со знакомыми номерами. Выруливает из-за поворота, и я жму гудок.
Семен сворачивает на обочину и останавливается, я разворачиваюсь и торможу в пяти метрах.
Аня выбегает из машины и ко мне летит.
Встречаемся. Стыкуемся. За плечи ее хватаю, для собственного больше успокоения. В глаза вглядываюсь. Они у нее светлые, чистые, не омраченные ничем жутким.
Пульс всё еще бахает. Я так рад ее видеть, что едва не улыбаюсь.
— Вита?
— Пристегнута в машине. Эй, ты чего, родной? Всё в порядке. — Ее пальцы касаются запястий. Аня машинально легонько царапает мою кожу, как обычно делает, и что мне в действительности нравится. Думает, не чувствую. — Без куртки выбежал. Мы бабушку домой после травмы отвезли, ее родственники не поехали. Сказали по телефону, что заняты. Странные такое. Ну куда ее бросить? Она в обморок грохнулась трижды, пока вправляли кости. Встретили нас хорошо, чаем напоили. Дом большой у них. Но странные, да. Вроде бы хорошие люди, а чужим бабушку доверили. Я представляю, ты бы Ба-Ружу не поехал забирать!
— Ань, фамилию бабушки запомнила?
Она морщится, память напрягая.
— Эм… Кусо… Куси… Кусаинова, кажется.
Смотрю ей в глаза. Пульс обратный отсчет отбивает. Вот и не верь в судьбу, как говорится. Колесо варды горит на плече.
— Чаем тебя напоили. Кусаиновы, — повторяю машинально, скорее, чтобы в собственной голове эту информацию как-то упорядочить. — Дом трехэтажный, с огромными витражными окнами.
— Да. Верно.
— Виту бери и в мою машину дуй. Не оборачивайся.
Округляет глаза, но кивает. Что в моей Ане уникально, помимо прочего, в экстренных ситуациях она в панику не в падает, а дела вывозит. Далеко не каждый мужик покажет самообладание, как эта малая.
Дочка плачет, требует внимания, но мне остыть надо, прежде чем ребенка на руки взять. Когда за девочками дверь хлопает, подхожу к переминающемся с ноги на ногу Семену. Он голову наклоняет, ожидая распоряжений. Я чуть размахиваюсь и с силой, что есть, впечатываю кулак ему в солнечное. Пополам сгибается, подхватываю, не даю упасть.
Дергается. Больно ему, а готов уже защищаться. Подготовка блестящая, мозги быстрые, но сердце парня подвело.
— Тише-тише. Не психуй. Больше не буду. Ты уволен. Машину домой отвезешь сейчас, и больше чтобы не видел тебя.
— Максим Станиславович, дайте объяснить, — хрипит. — Ситуация была под контролем, я пробил адрес…
— Чтобы не видел тебя больше.
Возвращаюсь в машину, сажусь за руль. Дочка ревет недурной сиреной, аж уши закладывает, беру к себе тут же. Выключается как по щелчку. Обнимаю, щеки ее соленые быстро зацеловываю. Она улыбается солнечно, будто секунду назад не закатывалась в истерике, глаза блестят от влаги. Какая же славная. Добрая девочка.
Внутри всё переворачивается, один раз, второй, третий. Не могу успокоиться. Не могу перестать вдыхать ее запах. Не могу осознать, что со мной они обе. Обе — мои.
Что ж так кроет, дежавю захлестывает. Картинки перед глазами, как прыгаю в отцовскую тачку, как руль перед глазами плывет, в венах водка и жажда мести. Как на газ давлю и лечу в Кале. И ощущение потери полное и опустошающее, лишь подгоняет. И в голове вертится: будь, что будет. Будь, что будет.
Кажется, впервые с той ночи ощущаю, что-то подобное облегчению.
- Максим, я плохое что-то сделала, да? — голос Ани дрожит.
Смотрю — она вся сжалась, пальцы переплела, мается. Переживает.
Качаю головой. А потом как-то само собой получается, что притягиваю девицу к себе и упираюсь лбом в ее. Глаза на миг закрываю, чувствуя тепло ее кожи. Близость. Нежность девичью. Следом у нас поцелуй получается. Сухой короткий чмок — губы по губам мажут. Еще раз. Потом еще. Без страсти и желания, без привычных нетерпеливых настроений, когда вопреки.
Еще один поцелуй. А потом на пару секунд ее всю в плен захватываю, целую глубоко. Дважды лизнуть ее язык получается, как дочь вновь начинает реветь.
Устыдившись, что позволяю себе такое при ребенке, тем более девочке, отрываюсь от жены и целую малыху в лоб.
Аня тут же делает то же самое.
Я следом.
Потом Аня.
Вита смеется. Сидит у меня на коленях, легкая как перо, светится, смотрит то на
