Идет к своей цели и, прошу заметить, побеждает. А какую надо было иметь храбрость, чтобы рассказать тебе об этом? О своём выступлении в костюме женщины-кошки?
— Лиля ушла от меня из-за этого, неужели ты не понимаешь? Её легкомысленный поступок разрушил наше будущее. Так делать нельзя. Лиля расстроилась и съехала!
— Я съехала не из-за этого, — слышится голос за нашими спинами, и мы вдвоём оборачиваемся.
* * *
— Надо было, — делает паузу по примеру театральной, — надо было рассказать об этом раньше.
История приобретает неприятный оттенок. Становится снова нестерпимо жаль собаку, которую Лиля почему-то забрала тогда с собой, а потом не уследила, и пёс погиб, попав под машину.
Повернувшись к бывшей невесте лицом, я засовываю руки в карманы и присаживаюсь на перила. Оглядываюсь по сторонам: Макар куда-то запропастился, а я даже не заметил.
Лиля странно поджимает губы. Выглядит поникшей, по всему видно — она страдает. Так много и часто говорит о своём севастопольском доценте, будто ищет точку опоры. Видимо, всё ещё любит и жалеет о разводе.
А для меня никак не находит подходящих слов. Понимаю – остро нуждаюсь в причине избавиться от этого разговора. Вообще, вся эта ситуация мне наскучила. Я испытываю сплошной дискомфорт. Лучше бы почитал дома или изучил нечто новое по своей специальности. В общем-то, и так понятно, что ничего хорошего Лиля не скажет.
Неожиданно накатывают горечь и презрение. Надо же, никогда не думал, что Лиля способна на что-то дурное. Это ведь совсем не в её духе, а теперь оказывается, я в ней ошибался, нарисовав идеальную картинку. Уже и так очевидны грязь и тайны прошлого, она может и не рассказывать. Её лицо исказилось. Так бывало всегда, когда Лиля переживала вину.
— Рома, — горько смеётся, запрокидывая голову и как будто опасаясь смотреть мне в глаза, — столько воды утекло. Даже не верится, что мы возвращаемся к этому сейчас.
Мне очень хочется закончить побыстрее. Лиля смотрится жалкой, как будто собралась признаваться в двойном убийстве. Да мне собственно уже и неважно, что она там такого натворила. Чувств у меня к ней нет.
— Мой муж и я. Мы познакомились в санатории, помнишь, Ром, Минеральные Воды, ты сам отправил меня на лечение.
— Да, я ведь беспокоился о твоём здоровье. Ты часто болела простудными.
— Точно! — Опять этот смех. — И я лечилась, но у нас как-то совершенно случайно оказался один на двоих столик с доцентом из Севастополя. Я удивилась. Ну так не бывает, чтобы ты, человек ученый и вообще-то довольно обычный, оказался соседом привлекательного, интересного, умного и со всех сторон невероятного мужчины.
Дальше можно не продолжать. Нападает сонливость. Не сдерживая неприличный зевок, прикрываю рот рукой. Спал сегодня мало, ворочался, мял подушку. Так много дней винил себя за то, чего никогда не было. Лиля ушла от меня не из-за Наташиной выходки, она влюбилась в доцента, устроив обычный декамерон с его эротично-трагическими аспектами.
Опустив голову к плечу и поменяв положение ног, случайно смотрю на её руки, они как будто даже трясутся. Всё из-за острой нехватки доцента в организме.
— Это вышло случайно и абсолютно нелепо. Но сейчас я понимаю: ты должен был знать — я вышла замуж за Олега не потому, что расстроилась, оставив тебя. Я оставила тебя, чтобы выйти замуж за Олега.
Сейчас должна была прозвучать трагическая музыка. Хотел бы я быть обескуражен её признанием, но, как назло, невыносимо разболелась голова.
— Я вступила с ним в интимную связь ещё в санатории. И никак не находила повода рассказать тебе об этом. Я не могла тебя разочаровать. Ты бы не понял.
Мне становится смешно, а я ведь всерьёз считал её идеальной. А ей нужен был повод, чтобы отвязаться от наших отношений.
— И повод избавиться от меня тебе дала взбалмошная девчонка в костюме Женщины-кошки.
—Костюм был ужасно пошлым.
— Ей шло, — пожимаю плечами, к чему уж теперь строить из себя святую невинность.
— Вульгарный и дешёвый костюм в облипочку.
Какое забавное слово, оно просторечное, то же, что и в обтяжку, но звучит куда колоритнее, встречается в толковом словаре русской разговорной речи. Надо будет порыться в своих талмудах. Впрочем, Лиля никуда не исчезла и продолжает свою признательную речь:
— Я не считаю свой поступок чем-то правильным или хорошим, просто вышло так, как вышло.
— А я все эти годы считал себя виновным в нашем разрыве. Тысячу раз прокручивал последний разговор у такси, пытаясь объяснить себе, почему не смог уговорить и остановить. А ты мало того, что унизила меня неверностью, так даже не удосужилась избавить от вины перед тобой. Немыслимо.
Лиля вдруг кидается расхаживать по деревянному помосту, крутить лампочку в виде гнома, дергать подвешенные к потолоку цветы.
— Рома, ты был таким хорошим, совесть не позволила мне рассказать об измене. Это бы ничего не изменило, по факту мы бы всё равно расстались. В тот момент ничто не могло остановить меня. Стало бы только больнее. Я подумала: пусть лучше эта девушка станет причиной нашего разрыва. Истина бы убила тебя. Я не хотела расстраивать ещё больше.
Слушал её и ощущал, будто снова оживаю. Появляются те самые яркие картинки, что были в Керчи. Обида на Наташу отпускает, тает, будто нечаянно принесенный домой кусок грязного снега. Девчонка всё делала ради меня — безрассудно, по-юношески, безумно и открыто, но ради меня. А Лиля не удосужились признаться в санаторном блуде. Не смогла ради меня даже этого.
— Лиля, Лиля, Лиля, — повторяю я трижды, чувствуя, как улучшается настроение, — это сюрреализм какой-то, ей-богу.
— Ромочка, ну подумай ты наконец. — Оглаживает она шапку керамического гнома. — Ну разве тебе стало бы легче, если бы я сказала, что меня, заслуженного педагога, околдовала бешеная страсть. Скрутило до такой степени, что я ног под собой не чувствовала. Ты бы этого не понял. Ты ведь не такой, у тебя всегда всё по правилам. Ты серьезный и вдумчивый.
— Звучит смешно.
Она меня совсем не знает. Строгий профессор никогда не нарушал правила, пока не встретил свою Иванову.
— Знаю, Рома, знаю, поэтому я и скрыла правду. Она была такой низкопробной.
Как же это всё утомительно. Скорей бы домой, избавиться от всего этого и начать жить настоящим.
— Полагаю, на этом наши отношения, или что там у нас завязывалось, стоит завершить.
— Рома,
