Слишком низким, слишком звериным. – Пошёл. Вон.
Лысая голова вскинулась вверх, глаза непонимающе расширились.
– Но почему? В этот раз никаких раздеваний! – пальцы замерли над экраном: на нём и правда уже сияли солнечные виды Брайтон-Бич. – Можешь сам выбрать себе любую партнёршу, я дам портфолио, там полно красоток. Или можем снова позвать Майю Варанс. Хочешь? – глазки Томми попытались пытливо заглянуть в глаза Хью. – Вы хорошо сработались с Майей, уже знаете друг друга, чувствуете…
В висок будто прилетела пуля. Хью поморщился. Сильно. Сжал челюсть так, что зубы скрипнули друг о друга. «Чувствуете». «Чувствуете», мать его! Именно так. Чувствуют. Чувствовали. Кому это нужно? Зачем? Чтобы поставить красивую картинку на обложку второсортной книжки? И это стоит того, чтобы проехать по душе человека бронепоездом?
Боже, такие совпадения не должны случаться в жизни. Кто-то сверху должен их запретить…
– Проваливай, Томми, – Хью навис над лысой головой уже так сильно, что та спряталась в тень.
– Хьюго, ты несерьезный…
– Я сейчас серьезен настолько, что тебе лучше заткнуться, – прорычал он.
– Четыреста фунтов, – Томас спрыгнул со стула, с азартом согнул большой палец и показал ладонь с оставшимися четырьмя раскрытыми. – И никаких подводных камней в договоре.
Идиот. Какой же слепой идиот…
– Считаю до трёх.
– Я обещаю…
– Один…
– Ты же не псих, чтобы отказываться от таких лёгких денег.
– …два…
Он должен свалить. Должен понимать, что с ним не шутят.
– Я не боюсь твоего агрессивного вида, – отмахнулась тонкая ручка. – В душе ты котик…
Зря.
– Три…
Хью выбросил руку. Пальцы дотянулись до ворота рубашки. Лицо Томми, как в замедленной съемке, поменяло выражение с дерзкого на ошарашенное. Взгляд опустился на массивный кулак, который без промедления зажал мокрую ткань. Еще доля секунды, и Хью встряхнул бы тощее тело, как кукольное…
…но открылась дверь и в звуки скрипки и гитары вплелась «музыка ветров».
Чёрт!
Кулак разжался, ворот смятой тряпкой повис на худой шее. Хью поднял взгляд.
И всё тело сковало стальными обручами.
Нет, такого не бывает. Зачем? Зачем опять?
Майя?!
Этот день должен был закончиться здесь.
Бесконечно длинный день, когда пришлось решать целый ворох проблем… Всё должно было закончиться здесь.
Ноги Майи гудели. В общем, так же, как и голова. Она носилась, как дикая собака: успела сегодня найти новую квартиру, въехала в неё, сделала полсотни телефонных звонков, обежала полгорода для того, чтобы отменить свадебные заказы… Услышала много интересного о себе, как о заказчике.
Это было сложно. Сложнее, чем представлялось. В голове картинка выглядела более радужной, чем вышло на самом деле. Люди, которые раньше широко улыбались Майе, замораживались, как только слышали новости. Буквально замораживались. Улыбки сначала прилипали к лицам, потом начинали сползать, потом на лицах застывала маска.
За день эту маску можно начать ненавидеть.
Однако Майя тоже умела надевать лицо. Улыбчивое, грустное, сочувствующее, суровое. Навык, полученный как раз за годы ненавистной Мартином и Ванессой работы, сегодня пригодился. В этом даже есть ирония… Сегодня Майя качала головой, соглашалась с тем, что ей говорят, хмурилась или наоборот сочувствующе улыбалась. И выдыхала с облегчением, как только за ней закрывалась дверь.
Единственным человеком, который отнёсся к ситуации с пониманием, стала портниха. Она закатила глаза, провела рукой по волосам и выпалила:
– Ну слава Богу, вам не придется уживаться с этой гарпией до конца жизни. Поздравляю. Платье я смогу выставить как готовую модель, так что в честь праздника могу простить неустойку.
У Майи, сидящей на стуле в кабинете с изящной мебелью в завитушках, и напряженно помешивающей чай маленькой ложечкой, отвисла челюсть.
– Что? – вскинула брови портниха. – Я про Ванессу. Господь уберег вас от такой свекрови, честное слово.
– Это очень… великодушно с вашей стороны, – пробормотала Майя.
Девушка фыркнула.
– Не я же передумала выходить замуж. Если сын такой же, как мать, это неудивительно.
– Я про неустойку…
– А, это… – девушка улыбнулась. – Подарок на несостоявшуюся свадьбу.
Пожалуй, эта новость была лучшей за день.
Но оставалось еще кое-что. Кое-кто.
Майя должна была с ним поговорить. Сегодня. Не откладывать на завтра, несмотря на усталость. Нужно просто поговорить, объяснить, рассказать обо всём, что накопилось. Даже если это ничего не даст. Так надо. В новую жизнь нужно входить, разобравшись с той болью, которая останется в старой.
Она захлопнула зонт, толкнула спиной дверь бара и попятилась внутрь. Капли с зонта взметнулись вверх, брызнули в лицо. Тут же осели в лужах на тротуаре. Всколыхнулась «музыка ветров». Её тонкую мелодию мгновенно подхватила скрипка и вобрала в себя. Майя передернула плечами, смахнула попавшую на кожаную куртку воду, и, наконец, развернулась к залу.
Первым делом взгляд упал на сцену: двое смутно знакомых парней исполняли на гитаре и скрипке что-то печальное. Как раз чтобы добить. Посетители качались в такт, переговаривались, пили, хрустели чипсами, но ничто не могло затмить музыку дуэта. Красиво. Но пришла Майя совсем не за этим. Она повесила зонт на кисть и медленно повернулась к барной стойке.
Ноги окаменели мгновенно. Звуки музыки провалились в пустоту. Взгляд споткнулся о хмурый взгляд под сдвинутыми густыми бровями. Тяжелый. Настолько тяжелый, что прихлопывал к земле и вдавливал под неё. Майя гулко сглотнула ком. В горле появился ком? Да, точно: ком размером с яблоко.
Хью уже знакомо сжался в пружину, в дикое животное, готовое к прыжку. Она видела это раньше, знала, какими каменными становятся его плечи в такой момент. Тёплого приёма явно не будет. После всего того, что Майя наговорила вчера, она и не ждала, но столкнуться с ним в реальности оказалось страшно.
А еще она скучала, как недобитая брошенная собака. Только сейчас это поняла. До этого скучать было некогда, но теперь… теперь…
– Ну надо же! – в сознание воплем ворвался странно знакомый фальцет. – Майя!
Она встрепенулась. В ноги вернулась жизнь, в ушах снова зазвучала музыка. Оказывается, рядом с большим диким Хью находился кто-то еще. Взгляд переместился с его лица и остановился на знакомой тощей фигуре в мокрой одежде. С бородкой и усами, как у облезлого кота, с лысиной, в которой отражался верхний свет…
Да ладно! Томми?
Она, наконец, оторвала ноги от пола, отошла от двери, направилась к стойке. Томми с воодушевлением развернулся и стал наблюдать за её приближением, Хью же, наоборот, отступил от бара, вытянул из-под стойки стул, сел лицом к сцене, и, кажется, потерял интерес ко внешним факторам. Закрылся. Так, как он умеет.
Чёрт…
Ребята на сцене сделали какой-то незаметный переход, и музыка вдруг из меланхоличной превратилась в забористый ирландский мотивчик. Еще
