Но когда к двум прошедшим неделям разменивается третья, Макс просыпается перед рассветом в поту, с бешено колотящимся сердцем и каменным стояком. И снились ему отнюдь не обнаженные модели Плейбоя. Сука! Макс с отчаянием утыкается в подушку и впервые ему кажется, что все его спокойствие было не более чем еще одной формой апатии, и совсем не признаком обретенного душевного покоя и гармонии с самим собой. Он не прикасался к себе с тех самых пор, как они с Женей замерли в состоянии необъявленной холодной войны или проще сказать избегания друг друга. Хотя если взглянуть правде в глаза — избегает именно Макс. Он с отчаянием ерзает, все в паху болит от перевозбуждения и требует разрядки, но он не может. Не может, потому что знает, чем это все закончится. Нельзя. Все то, что казалось похороненным глубоко в подсознании, вдруг вываливается наружу, как вещи из забитого шкафа, стоит только приоткрыть дверцу. А вместе с этим вновь рождается злость. Да сколько же вся эта херня продолжаться еще будет?! Он думал, что уже все прошло. Он так устал… Невыносимо.
Максим тяжело дышит, чувствуя, как замер на пороге какого-то совсем жуткого состояния и он не может найти выхода. Он не знает где его искать. Проворочавшись еще какое-то время, поднимается и идет на кухню. Пьет теплую воду, растворив в ней чайную ложку меда. В детстве мать всегда делала так, когда он просыпался после детских кошмаров. Только теперь эти кошмары чересчур взрослые и не факт, что подобное средство против них сработает. Макс злится. На Женю, сам на себя, на Полину, на Фокса, на отца, на всех сразу, на всю свою жизнь. Все внутри вибрирует. Он будто барахтается в каком-то болоте, в которое превратилась его жизнь, лишившись смысла после того, как у него пропала возможность садиться на мотоцикл. Всполоснув чашку и спрятав ее, возвращается в комнату, но вдруг останавливается у дверей и делает еще несколько шагов вперед по коридору, замечая приоткрытую дверь в спальню Жени. Дыхание учащается. Еще шаг. Пульс едва заметно ускоряется. Макс замирает в нерешительности. Тишина спящей квартиры усиливает звук его сердцебиения. Мотает головой и вновь делает несколько шагов назад. Напряжение ощутимо спадает. Что за бред?! Максим сглатывает, несколько секунд думает и все-таки подходит к спальне Жени. Сердце гулко и растерянно бьется о грудную клетку.
Повернуть ключ… Нажать на сцепление…
Рука ложится на холодную металлическую дверную ручку и, сжав ее, Макс открывает дверь шире. Тусклый свет просыпающегося утра просачивается из не зашторенного окна и Макс четко различает очертания спящего Евгения. Нервно облизывает губы, не отдавая себе отчета в том, что уже переступил порог его спальни.
Включить первую передачу…
Делает несколько шагов и замирает в метре от кровати Жени в тот момент, когда срабатывает будильник. Ноги врастают в пол, и Макс даже боится шевельнуться. По телу проходит обдирающая дрожь, пока он наблюдает, как Женя тянется и выключает его… поворачивается… натыкается на него сонным взглядом…
Чека сорвана… Еще немного до взрыва… Еще немного до жизненно-необходимой адреналиновой дозы…
- Макс? Что ты здесь делаешь? — Недоуменно. Женя чуть привстает в кровати, голос после сна мягкий и слегка сиплый.
Что? Сейчас было бы весьма кстати иметь ответ. Хоть какой-нибудь альтернативный, кроме очевидного, но что-то Максу подсказывает, что он не хочет его знать. И даже наступи сейчас сам Судный день, и ему задали бы этот вопрос, он все равно бы не ответил. Он не знает, что он здесь делает. Но уже не может заставить себя уйти. Не может заставить себя остановиться. И он хочет знать, каково это на самом деле. Хочет убедиться, что в реальности все совсем не так, как он уже несколько месяцев видит во сне. Хочет почувствовать то же отвращение, какое было с Фоксом, чтобы, наконец, успокоиться и убедиться, что он не…
— Я не гей. — Напряженно. Это единственное, что срывается с языка.
Женя всего на секунду застывает. Больше двух недель они практически не общались, хотя продолжают жить под одной крышей и проснуться с утра, застав Макса в комнате, он точно не ожидал и уж чего он никак вообще не ожидал — это того, что их общение возобновится с этой фразы. Женя вдруг ощущает, как с него слетают последние остатки сна, и появляется другое не уместное состояние.
— Я знаю. — Спокойно произносит он. Во всяком случае, он очень надеется, что это звучит спокойно, а не хрипло и возбужденно. — Поэтому и спрашиваю. Чего ты хочешь?
Хочет? Макс не знает, чего он хочет. Как он вообще может хотеть того, чего не знает? О чем даже понятия не имеет? Но зато он очень хорошо знает это ощущение, которое сейчас начинает отчетливо струиться под его кожей и липнуть к мыслям. Доза. Доля риска, которой достаточно как искры для зажигания. Он, наконец, нашел внутри себя соответствие тому страху, который испытывает рядом с Женей. Это страх, из которого рождается восхитительный адреналин. То, что он чувствует сейчас сродни тому, что он испытывал, заводя свой байк. Возбуждение от предвкушения взрыва после того, как чека сорвана. С единственным малюсеньким отличием, сейчас у него настоящий стояк. И что это, Макс не может себе объяснить. И почему так, он тоже не знает. Или знает? Чертов адреналиновый голод, вот что это такое. И сейчас Женя единственное, что в состоянии этот голод утолить. Осталось отпустить сцепление. Да?
Женя потрясенно наблюдает, как Макс подходит ближе и забирается на кровать, перебрасывая через него ногу. Упираясь ладонями в матрас, нависает над ним. Внимательно смотрит в его лицо, будто видит впервые. По-новому. С вызовом. Как уже давно не смотрел и каким Женя его уже давно не видел. Все понятно, у Жени слишком реалистичный сон, который можно отнести к категории «желаемое за действительное»…
— Я не гей. — Четко повторяет Макс, садясь на его бедра. Для себя? Для Жени? Кому это интересно, когда он уже сидит на нем, ощущая пахом взаимность всей складывающейся за доли секунды ситуации?
Пусть сон, пусть альтернативная реальность, пусть у него галлюцинации, Жене все равно. Он ни секунды не думает. Никаких сомнений. Никакой нерешительности. Не сейчас.
— Договорились. — Ладони Жени проскальзывают под трикотаж майки и поглаживающе поднимаются вдоль спины Макса, задирая ее вверх. Впервые он делает то, что так давно хотел. Осторожно, будто решил погладить дикое животное, не зная до конца и не будучи уверенным в его реакции на свои прикосновения. Убежит или укусит? Макс выбирает третье. Нетерпеливо поддевает майку за спиной и стягивает, одним движением выскальзывая из ткани и отбрасывая ее в сторону.
Отпустить сцепление?..
Женя привстает и, упираясь одной рукой в матрас позади себя, пытается коснуться губ Макса, но того на миг заклинивает, будто кто-то забыл снять его с ручника. Он вспоминает о своем не богатом опыте с Фоксом и чуть отшатывается, избегая поцелуя и делая рваный вдох, потому что одновременно с этим Женя осторожно и мягко начинает поглаживать его ладонью другой руки сквозь тонкую ткань боксеров.
Вдруг Женя не выдерживает, сжимает Макса за бедра и тот не успевает отметить, в какой момент он оказывается под ним. Дыхание Максима сбивается, прячась где-то в легких, а затем отчетливо напоминая сигнал SOS, посылаемый в тишину короткими выдохами и невнятным мычанием, снова сменяющимся выдохами, когда Женя начинает настойчиво покачивать бедрами, вжимая его в матрас и трясь об него тем, чем не следовало бы. Совершенно. Ни в коем случае. Никогда. Макс трезвеет и замирает, все еще безрезультатно пытаясь подобрать какие-то оправдания себе, своему стояку, непозволительно приятным ощущениям, вызванным этим трением и ситуацией в целом, но терпит провалы одно за другим, когда горячее дыхание Жени растекается по его шее, забивая собой поры. Пиздец, что же они делают?!
Женя улавливает этот момент замешательства, но не отстраняется. Для него уже слишком поздно останавливаться и он не даст это сделать Максу. Пусть тот потом опять будет орать, материться или не разговаривать с ним до конца жизни — не важно. Он хочет его. Сейчас. Касаться. Сжимать. Целовать. В реальности, а не в своем богатом воображении. И Макс пришел к нему сам, он возбужден и он под ним. Неважно почему. Женя не собирается разбираться в причинах. Все чего он хочет — сейчас в его руках. Он пропускает ладонь под широкую резинку боксеров, на короткую секунду чуть сжимая ягодицы и высвобождая плоть Макса, достигшую впечатляющей степени возбуждения, поспешно стягивает с себя белье и, придавливая Максима тяжестью своего тела, пропускает руку между их телами, сжимает ладонью стояки. Первое уверенное движение и Макс дергается, чувствуя это прикосновение, его накрывает внутренняя паника. Он это хотел узнать? Ради этого пришел?
