Глава 40
Лука
Ничего не боятся только идиоты. Луке до холодного пота было страшно, что не справится. Особенно, когда на него неслись из подъезда двое с дубинками и со свиными рожами, а он захлопывал дверь. Страшно было, когда с непередаваемым усилием налёг на неё и задвинул засов; когда чувствовал спиной ходящее под их ударами ходуном металлическое полотно и понимал, что бандиты запросто могут сбить его с петель, если включат мозг. Страшно было не столько за себя, сколько за Боккачину, такую хрупкую, такую испуганную! И дико от того, что это на самом деле происходит в двадцать первом веке. Между прочим не в Африке!
Конечно, Лука и вида не показывал, что боится, он просто судорожно пытался понять, чем отбиваться, если дверь не выдержит. Вот так, наверное, чувствовали себя защитники крепостных стен, которые пробивали тараном!
Волосы липли ко лбу, напряжение зашкаливало, адреналин пульсировал в крови. В голове проносилась всякая муть про Наполеона, который тоже в Россию рванул без подготовки. И честно говоря, Лука совсем не рассчитывал на Вована, больше на полицию.
Но тот не подвёл, и это было особенно приятно. А дома говорили: не пей водку с русскими! Кретины все! Даже бабушка… Сейчас Лука подспудно чувствовал, что было в этом распитии нечто типа магического славянского ритуала, породнившего его с Вованом. Иначе как можно почувствовать другом человека, которого совсем не знаешь? И, мамма мия, не понимаешь ни черта из того, что он говорит, но как-то понимаешь! Магия, не иначе! Правда то, что сработало в плацкарте, уже отключилось, хоть проси ещё бутылку… Но бой окончен, осада снята, полиция прибыла вовремя.
Испытав облегчение за целостность собственных костей и жизнь Боккачины, Лука был уверен, что всё обойдётся. И потому он с жадным любопытством впитывал в себя новые впечатления, достойные блокбастера: офицеры с короткими автоматами, русские мафиозо, биты, наручники…
Надо же, всего пару недель назад ему было скучно до зевоты! Вот что значит — выбрать правильную женщину! Как там русские в поезде говорили: “Cherchez la femme” [38]? Лука любовно посмотрел на свою светловолосую красавицу с лицом бледного ангела и испытал прилив гордости: он свою нашёл! Кто бы там ни крутил пальцем у виска, спрашивая, куда он едет за ней. В Россию? Да! В дебри на поезде? Ещё бы два раза по столько проехал! Потому что это ОНА! Такая красивая!
Софи отвечала на вопросы офицера, а Лука, поддерживая её под руку, думал, что только настоящие ангелы могут быть такими нежными и одновременно стойкими — в разговоре с полицейскими она собралась и отвечала чётко, чеканно, и переводила так же. А ведь только что тряслась, как пёрышко!
Но как же неудобно ничего не понимать! — сетовал Лука. — Вот почему сейчас на ответ этого лба в оспинах Вован бухтит что-то возмущённо, и полицейский тоже высказывает явное сомнение? Лука чуть потянул к себе руку Боккачины.
Софи обернулась к нему и сказала по-французски:
— Они говорят, что долг папы был продан в их коллекторскую организацию. А твой друг утверждает, что они бандиты, а никакие не коллекторы. И полицейский тоже сказал, что по закону коллекторы не имеют права применять подобные меры и тем более физическое насилие. Их поэтому не отпустят.
— Конечно, не имеют!
— Я не знала… — растерянно и почему-то виновато ответила Боккачина.
— А почему ты должна знать про каких-то бандитов? — удивился Лука.
— Не должна… Но они сказали маме, документы ей оставили про долги — не про Робанк, а про два других, там сумма была больше… И Павел сказал, что это коллекторы.
— К чёрту Павел! — рассердился Лука и ткнул пальцем в бандитов в наручниках. — Если он про это с самого начала знал, он точно должен был принять меры! В суд пойти, в полицию! Вы не такая дикая страна, я же вижу! А он ничего не сделал! И ты будешь говорить, что он твой жених?!
— Не буду, — покраснела Боккачина. — Он мне больше не жених.
— И я целую тебя за это! — пылко ответил итальянец. — Тебя на руках надо носить, а не бросать быкам на арену! Расскажи, Софи, расскажи офицеру про Павла! Тут что-то не чисто, клянусь всеми святыми в Сан-Сиро! Прошу тебя, расскажи!
И Софи послушалась.
Но как же паршиво не понимать ничего! Хуже собаки, честное слово!
* * *
Их ещё долго канителили в участке: и Вована с друзьями, и самого Луку, и соседку, и знакомого отца Софи. Она написала заявление, перечитала бумаги, и они, наконец, вышли на улицу.
Вечерело. Жара спала, и отовсюду пахло травами, словно они стояли не на проспекте, а на диком лугу на холме. Лука пообнимался, поручкался с новыми русскими друзьями, и Софи, робея, тоже. Она смертельно устала — это было видно. И Лука опять же через неё поблагодарил и попрощался со всеми. Вован ткнул в него пальцем, в друзей и заявил:
— Френд. Визит. Водка. Италия-Россия! Форева!
— Да! Да! Форева! Я телефон! — закивал Лука, размахивая смартфоном.
И парни, размахивая по-дружески руками за неимением иностранных слов в запасе, отчалили восвояси. Пожилой знакомый Софи тоже распрощался, что-то явно обещая напоследок.
«Странный всё-таки язык, — подумал Лука, — и не поймёшь: ругаются они или так положено».
— Всё нормально? — спросил он у Софи, когда пожилой мужчина направился к машине.
Софи задумчиво взглянула тому вслед и ответила:
— Вроде бы да…
— Но ты не уверена? Почему? — притянул к себе девушку Лука.
Ветерок чуть колыхал её светлые волосы, напитывая их запахами степных трав. Она метнулась взглядом куда-то вверх и коснулась осторожно его лба:
— Боже мой, такая шишка! Тебе больно?
«Не сердится больше! Совсем не сердится!» — счастливо заметил Лука. Поймал её пальцы и, поцеловав их, рассмеялся:
— Нет.
— Обманываешь?
— Самую малость, клянусь сердцем! Но знаешь, прекрасная Боккачина, целоваться с тобой опасно — обязательно по морде схлопочешь! — веселился итальянец, готовый приплясывать от
