– Светка, но как же ты... одна. К началу занятий в институте хоть вернешься?
Она пожала плечами. Потом, блестя глазами, ответила:
– Если все будет нормально – не вернусь... ну, только если в гости: тебя проведать и Суслика.
За окном раздался свист, и подружка дернулась:
– Мне пора. Прощай, Танька.
– Ты что... нельзя так! Скажи «до свидания».
– Ладно, пока, до встречи.
Она вылезла в окно, а я кое-как подвинулась и выглянула на улицу. Там стояли те же двое ребят, что и утром... а может, другие, в сумраках видно было плохо. И с ними Николай. Теперь, зная, что это он, я легко его узнала. Николай махнул мне рукой и негромко сказал:
– Выздоравливай, Татьяна.
– Куртка, у меня ваша куртка осталась!
– Черт с ней! Если понравилась – носи на здоровье. Главное – выздоравливай!
Светка уже стояла с ним рядом. Он оперся на ее плечо и захромал прочь. Когда они скрылись за углом детского корпуса, на улице взревели моторы мотоциклов. Я упала на подушку и долго смотрела в быстро темнеющее небо. Шумели и радовались птицы в больничном саду, а у меня из глаз текли слезы. Мне было жалко Светку, себя, Суслика, наших мам.
Из больницы меня выставили довольно быстро. На костылях я бодро прыгаю в библиотеку и, поудобнее устроив ногу, отсиживаю за компом. Пашка бросил Наташку и теперь каждый вечер провожает меня домой, но как-то это не радует. На юг мы не поехали.
Светкины гастроли с Николаем длились почти месяц. Потом она оказалась в Москве. Я хожу на занятия в институт. Масса новых впечатлений и знакомств немного притупили боль разлуки с подружкой, хотя иной раз я потихоньку реву – так мне ее не хватает! За Сусликом я стараюсь присматривать, как и обещала. Он вообще-то парень невредный, больше всего любит всякую живность, а из книжек – энциклопедии про животных. Правда, как-то раз я его засекла за школой со старшими пацанами, и, сдается мне, он курил. Я не поленилась, подстерегла малолетнего негодяя, когда он неспешно – нога за ногу – шел домой, прижала его на лестнице и принюхалась. Так и есть – воняло от него, как от скунса, и в том числе сигаретами. Дала ему подзатыльник. Суслик заморгал и заныл:
– Танька, ты чего? Чего дерешься-то?
– Того! Ты с кем сегодня торчал за школой? На наркоту сесть хочешь?
– Ты чё? Мы курили просто... А!
Второй подзатыльник получился покрепче первого, но, на мой взгляд, был абсолютно заслуженным.
– Я тебе покажу – курили! Думаешь, Светки нет, гулять можно и не оглядываться?
К моему удивлению, Суслик вдруг жалобно сморщился и захныкал, кусая обветренные губы.
– Ты чего? – растерялась я.
– Я без нее скучаю-ю-ю. Она со мной разговаривала, а мать... у нее всех слов: поел? уроки сделал? Спать иди – и все.
– Да? – И о чем с этим мелким грызуном можно разговаривать? – Ну, не реви. Давай так: захочешь поговорить или еще что – заходи. А с теми пацанами не вяжись, слышишь? Будут доставать – скажи мне, я сама с ними разберусь.
– Ладно. – Суслик потер грязной лапкой нос.
Я заметила на его руке едва подсохшие царапины.
– Это кто тебя так?
– Барс. Я ему занозу из лапы доставал.
Судя по царапинам, барс был дикий, хотя, наверное, это тот отвязный кот с бандитской мордой, что вечно сверкает глазами у помойки.
Пришлось тащить малолетнего Айболита домой, промывать ему раны и заливать зеленкой. Суслик жалобно повизгивал, но терпел и не дергался. Потом я сунула ему шоколадку и отправила домой.
Вечером рассказала маме про новую печаль. Само собой, она стала заступаться за тетку Настасью, которая работает как лошадь и все такое. А потом сказала:
– Знаешь, у нас ведь есть школа юннатов при университете. Я поговорю с педагогами, может, уговорю взять мальчишку. Он, конечно, мал еще, но если будет занят, хоть по улице болтаться времени не останется.
Через неделю я заставила Суслика вымыться, надеть чистую рубашку и отвела его в школу юннатов. На мой взгляд, там было так себе – грязновато, в нескольких комнатках полуподвального помещения ютились какие-то клетки, кто-то шуршал, на стенах висели несимпатичные плакаты с анатомическими подробностями. Но Суслик уже через несколько минут перестал судорожно цепляться за мою ладонь, глаза у него разбежались, и он стал хвостом ходит за очень серьезной толстенькой девочкой лет четырнадцати, которая, строго глядя на него сверху вниз, спрашивала:
– А по биологии у тебя какие отметки? А проходите вы что? Так не годится – вон в шкафу старые учебники, найди нужный, я тебе объясню тему. А когда разберешься – пойдем в сад, я покажу тебе экспериментальный муравейник.
Надо сказать, после того, как Суслик стал юннатом, жизнь его изменилась к лучшему – он перестал быть неприкаянным маленьким грызуном и теперь несется по двору из школы на крейсерской скорости, чтобы побыстрее сделать уроки и бежать к своим друзьям и муравьям. Иной раз останавливается поговорить со мной, или я заглядываю к ним после института, передаю ему приветы от Светки и расспрашиваю, как его мелкие дела. Не скажу, что мне они интересны, но раз обещала... К тому же это ненормально, когда человеку поговорить не с кем.
А потом Светка написала, что ждет ребенка, и я все думала, как это странно: я вот опять делаю уроки, хожу на дискотеку, а она скоро будет мамой. Встретив у подъезда тетю Настасью, Светкину мать, я заулыбалась и принялась ее поздравлять. Она некоторое время удивленно смотрела на меня, хлопая глазами, и я вдруг подумала, что выглядит она лучше, чем тогда, когда Светка жила дома, – вон и ресницы накрашены, и волосы уложены.
– Чего-то не пойму, Татьяна, ты о чем? Какая радость скоро будет?
– Ну как же, вы бабушкой станете. – Мне и в голову не пришло, что подруга матери могла не написать и не позвонить.
Настасья уронила сумку и вцепилась мне в плечо так, что я скривилась от боли.
– Как бабушкой? Ты что несешь?
Вот Светка зараза, подумала я. Но делать было нечего – пришлось вкратце пересказать письмо подруги: о том, что живут они с Николаем хорошо, что Светка учится на вечернем и ждет ребенка...
– Они расписаны? – прервала меня напряженно слушавшая женщина.
– Н-не знаю, она не написала.
– Значит, не расписаны! Живет как б...дь, – припечатала Настасья. Потом как-то искоса взглянула на меня, отвела глаза и быстро попросила: – Ты уж не рассказывай никому, Татьяна, сделай милость, не позорь меня.
– Хорошо... Если вы не хотите, я не буду. Я просто не думала, что...
– Что? Что я не хочу стать бабушкой? А вот представь себе – не хочу! Я, может, замуж скоро выйду, Славке (это Суслика Славкой зовут) отец нужен, а то отобьется от рук, как шалава эта... И напиши ей вот что – если хахаль ее выгонит, пусть не вздумает возвращаться: не пущу ни ее, ни отродье непонятно чье. Напиши, слышишь?
