перешёл на свой корявый французский. — Теперь господ махинаторов ждёт следствие, суд и, полагаю, срок. А вас… тоже.
— В каком смысле? — удивился Лука. — И я вообще хотел бы знать, что произошло.
— Всё просто, — ответил Штольц. — Отец Софи хотел совершить сделку и оставить дочери хорошее наследство. Выкупил через знакомого землю и увеличил её стоимость, так как смог перевести её в другую категорию. К тому же рядом достроили новую трассу, и поэтому участок стал гораздо дороже, чем при покупке. Оправдаться должны были даже проценты по кредиту. Но продать господин Трофимов землю не успел, умер. Мне жаль, София. Кстати, мы проверили по нашим каналам и выяснили, что суммой с задатка, который всё-таки Красиков заплатил, ваш отец закрыл один из кредитов полностью. После судебной тяжбы над мошенниками землю вернут изначальному владельцу или его наследнице, то есть вам, София.
— А мама?
— В завещании было указано, что всё имущество полностью отец оставляет вам. Значит, даже в судебном порядке вряд ли ваша мать оспорит и эту часть наследства. Иными словами, сорок гектар прекрасной земли ваши.
Лука воскликнул, щёлкнув пальцами:
— Мамма мия!
— Она самая, — ответил вновь безэмоциональный Штольц. — Дело может, конечно, и затянуться: от пары месяцев до полугода. Бывает по-разному. Что касается Робанка, по которому вы обнаружили договор страхования, то я рекомендую подать в суд. Страховка перекрывает всю сумму кредита в случае смерти заемщика, так что банк ещё и должен будет вам по завершению дела. И на квартиру в Новочеркасске банк не имеет теперь никаких прав. Они потому её и не истребовали до сих пор, что, по сути, тоже поступили далеко не законно. Только наймите хорошего адвоката. Я могу порекомендовать, если хотите.
— У меня нет денег на адвоката… — робко сказала я.
— Есть деньги, — ответил Лука. — У нас есть.
Я моргнула, поражённая.
— Третий кредит придётся выплачивать, — продолжил Штольц. — Но получив обратно через суд землю, вы сможете её продать. Если дело окажется быстрым, возможно, господин Маринин приобретёт у вас участок под строительство завода, как это изначально и предполагалось.
— А этот подлец Паоло? — хмуро спросил Лука.
— От пяти до семи лет, — спокойно ответил Штольц. — Тоже зависит от того, насколько хорош у него адвокат. Ну и нотариус тоже ответит в рамках закона лишением свободы.
— То есть я правильно понимаю, что Софи пока будет занята и не сможет уехать в Италию? — уточнил мой итальянец.
— Пока вопрос с кредитами не закончен, вряд ли. Я вообще не понимаю, как её выпустили из страны с такой кредитной историей, — кивнул финансовый консультант. — Видимо, был сбой в таможенной системе.
— Или просто Фортуна, — посмотрел на меня с нежностью Лука.
— Судьба… — повторила я, как эхо, глядя на него.
Штольц поднялся и протянул мне руку:
— В любом случае спасибо вам, София Николаевна. Если бы моё внимание не было хотя бы отчасти занято вашим именем и кейсом, никто из нас и не обратил бы внимания на время смерти бывшего владельца. Всё остальное подделали идеально. Так что вы уберегли нашу компанию и господина Маринина в том числе от совершения ничтожной сделки и строительства предприятия на незаконной земле. Благодарю вас!
— И я вас… — робко ответила я и облизнула пересохшие губы.
Глава 45
Мы шли с Лукой по залитой августовским солнцем улице, от тени одной липы к другой, и каждый думал о своём. Мне казалось, что я только что была в 11-Д кинотеатре с полным погружением, вынырнула, но ещё не пришла в себя.
Всё-таки это сложно, когда тебя обманывают. Но мой итальянский бог шёл рядом и крепко держал меня за руку. Он скоро уедет, у него виза всего на две недели, а я не смогу. И от этого тоже было очень грустно. Хотя следовало радоваться: всё выяснилось, наконец-то! Я даже вспомнила, как однажды папа спросил у меня телефон моего начальника, когда я мимоходом упомянула во время ужина, что мы ездили смотреть участок для склада за город. Это было так давно! В другой жизни.
Лука увидел вывеску кафе «Sappore Italiano», остановился и вдруг улыбнулся:
— У вас много итальянских названий! Мне нравится! Пойдём, отпразднуем?
— Ты сам, как праздник, — улыбнулась я и… расплакалась.
— Ты что? Что ты, мия кара! — обнял меня Лука. — Ангел, я целую твоё сердце, не плачь! Ведь всё хорошо!
— У нас всего две недели, даже меньше — почти десять дней! И я уже по тебе скучаю…
Он поцеловал меня в макушку, погладил, запутавшись в волосах, а потом отстранил немного от себя. Улыбнулся так радужно, что я расплакалась ещё сильнее. Прямо посреди улицы в центре города, и мне было всё равно, что так неприлично и люди смотрят. Пусть смотрят! А я плачу…
Господи, я только-только начала чувствовать себя, его, эту жизнь, свои эмоции! Я не хочу снова становиться никем, не хочу быть замороженной! Я хочу его! Самого лучшего, самого красивого! С этой улыбкой, с его смешными словами и поцелуями «в сердце»!
— Я не хочу с тобой раставаться-я-я, но придё-ё-ётся… — совсем не красиво проревела я, хлюпая носом, не как ангел, а как самая натуральная выпь!
— Ладно, — вздохнул Лука. — Я хотел это сделать красивее, но, боюсь, сейчас сюда сбегутся полицейские и подумают, что сирена!
Он сунул руку в карман и выставил мне под нос какой-то камень. Даже через облако слёз я поняла, что драгоценный и очень большой. Зелёный. Я сглотнула солёную влагу и протёрла глаза. Камень был в оправе и в пальцах Луки, собранных в щепотку.
— Что это?! — шмурыгая, спросила я.
— О, Мадонна, ты совсем девочка! Милая, маленькая девочка, но такая сладкая! И ангел, — улыбался Лука и, кажется, немного волновался.
— Зарёванный, с красным носом…
— Самый красивый, — Лука аккуратно вытер свободной рукой слёзы с моих щёк и спросил почему-то с паузами, словно перескакивал со слова на слово, как с кочки на кочку: — Ну как, тебе нравится? Примешь от меня, мия кара?
Только сейчас
