до меня дошло, и я ахнула:
— Это… кольцо?!
— Старинное, прабабушки, — сказал мой итальянец. — Не знаю, как принято у вас, но у нас дарят кольцо. И знаешь, мне все говорили: не езжай в Россию! Мне все говорили: не женись: рано. Но я так рад, что приехал! Я пьян тобой, моя Боккачина, и хочу быть пьяным всегда!
У меня по телу пробежали волнами мурашки. Я облизнула пересохшие губы и вытерла руками всё ещё влажные щёки.
— Ты… зовёшь… меня… замуж? — расширила я глаза, рассыпаясь на пиксели от волнения.
— О Мадонна! Зову, конечно, зову! Выходи за меня замуж, Боккачина! Выйдешь?!
Лука склонился надо мной, ужасно волнуясь и глядя безотрывно.
Я сглотнула, и у меня получилось только кивнуть. В первый момент. А потом я кинулась к нему на шею и громко, на всю улицу по-русски закричала:
— Да-а-а!!!
— Да? Да? — переспрашивал Лука тоже по-русски.
— Si, oui, yes, да!!! На всех языках да!!
— О моё счастье, я чуть не оглох! Это так хорошо!
И он подхватил меня под бёдра и снова закружил. Прямо у крыльца итальянского кафе. Проходящие мимо люди останавливались и хлопали нам, а я не стеснялась!
Я его люблю до мурашек! До безумия! До прыжка без парашюта, на одном доверии! Очертя голову!
Вместо эпилога
(секунду спустя)
— Погоди, но ты же должен уехать в Италию…
— Где должен? Кому должен? Знаешь, как визу быстро через интернет можно оформить? Раз-два, и я тут!
— Будешь жить здесь?
— Буду. Мне очень понравилась Россия! Тут очень просторно и не скучно! Каждый день приключение!
— Но ты же не говоришь по-русски!
— Как не говорю? Вот посмотри, мия кара, я уже могу сказать «пирожкы», «йя тебиа лублу», «заздаровве», «привет», «перетс»…
— Почему перец?
— Потому что тут жизнь такая, куда ни плюнь, везде чили: хоть в плацкарте, хоть в полиции, хоть на улице. Смотри, нас на камеру снимают? Это телевидение, да?
— А что ты будешь делать?
— Готовить буду. Какая разница? Там кафе, тут кафе…
— Зато мороженого итальянского нет, так плохо!
— Я умею готовить мороженое. У меня есть точка с мороженым, вот и займусь! Хочешь?
— Ох, так не бывает…
— Почему не бывает? Буквы «кхх» не бывает, а такая любовь, как у нас, очень даже!
Вот и разве с ним поспоришь?
Эпилог на самом деле
Моя мама вернулась в свою квартиру в Новочеркасске, а мы остались в Ростове. Мы видимся не очень часто. Мне с ней всё ещё сложно, а своих ошибок она признавать не любит, зато Лука умеет быстро гасить любую её истерику и мигом топит в обаянии. Скажите, ну как можно истерить, когда тебе так искренне рады и «сердце целуют»?
Даха говорит, что моя мама странная, но другой у меня нет. Однажды мы с мамой разговорились, и я узнала, что моя бабушка тоже была очень строгой и всегда «краснела», так что я её даже понимаю, но усиленно не хочу уподобляться.
Мама устроилась на работу в библиотеку и часто бывает в гостях у дяди Пети… Я в это не вмешиваюсь. Возможно, однажды и я буду также спокойно разговаривать с мамой, как мой итальянский бог. По крайней мере, на это надеюсь.
* * *
Лука продал Кавасаки и свою долю ресторанчика на площади Сан-Сиро в Сан-Ремо кузине Веронике, а по приезду нашёл в Ростове ещё одного безумного итальянца, который рванул сюда за своей любовью. Его зовут Джованни, и он совсем не такой красивый, как мой Лука, кругленький и бородатый, зато весёлый и даже говорит по-русски. Его жена Наташа мне очень нравится, спортсменка и просто красавица. Мы часто общаемся, потому что наши ребята вместе затеяли кафе-мороженое и сыроварню назло санкциям — островок настоящей Италии в Ростове. Чего там только нет, и всё очень вкусно! К нам всегда выстраиваются очереди, и я горжусь тем, что я немножко padrona [42].
* * *
Красиков хорошего адвоката не нашёл, и дело мы выиграли. С Робанком оказалось сложнее, но тоже вот-вот повезёт. А папин кредит в третьем банке закрыл Лука.
«Ну если я могу, что мне делать? — ответил он на моё несогласие. — У вас говорят деньги солить, а «рассол» — хорошо только после вечеринки с Вованом, огурцы солёные — жуткая гадость. Деньги, я думаю, тоже…».
Лука учит русский, я — итальянский. У нас даже есть разделение на языки по вечерам, как в семье Ленина. Правда, ночью мы всё равно любим друг друга по-французски, очень жарко. Только сложно выспаться… И объяснить некоторые наши выражения. К примеру, что такое «глубоко фиолетово» и почему не говорят «мелко фиолетово». Не говорят и всё! И спагетти на уши нельзя, только лапшу. Вот такой мы суровый народ.
* * *
Я до сих пор работаю у Михаила, и он говорит, что я идеальный секретарь, а Лука радуется, что на работу я хожу, как серая мышь, а мне нравится зарплата и строгий шеф, у которого всё по полочкам. Так что все довольны!
Миллиардер мне не пишет, ему некогда, он занялся самоисследованием и глубоко ушёл в практику. Возможно, однажды вынырнет, но мне об этом не известно. Кстати, землю под завод мы всё-таки продали его компании. Так что квадрокоптерам быть!
* * *
Ах да! Мы поженились с Лукой в октябре, сразу после того, как мой итальянский бог переоформил визу и приехал снова. У нас на свадьбе были Даха и Маню, Вика и Михаил, Вован с полной, как сочная дыня, девушкой Катей, Антонина Викторовна, и наши две очень разные мамы. А дядю Петю я не позвала, он мне не нравится.
Мы гуляли по центру города, танцевали бачату, вальс и зук прямо на площади у
