на меня всех на свете – инсценированной… Пусть это и не так, конечно, было, но запрос-то в «Небесную Канцелярию» я отправляла. С этого же всё и началось! С моего отчаянного желания, чтобы Раф захотел жить.
Да, доставшийся «квест в подарок» дорого нам обошёлся, но ведь, кажется, почти получилось! Если б не дурацкая пуля, никто б не узнал в Рафе этим утром того отрешённого от мира кудлатого почти бомжа в грязной куртке. Он столько смог! Οн спас меня! Он… – у меня перехватило дыхание. – Да, я фальшивая жена, но чёрт, Раф-то настоящий! И какого ляда делать ему больно, причём так косолапо?! Плевать я хотела на все их этикеты и кодексы! Не позволю!
Я сощурила зло глаза и сжала кулаки, чувствуя, что воздух в моих ноздрях превращается в пар.
– Выйдите! – прошипела на индюка я, стараясь не орать, чтобы не разволновать Рафа еще сильнее. Пошла в наступление на костюмного толстокожего мужчину, будто маленький, но очень опасный носорог. Уткнула руки вбоки. – Больному после операции нужен покой! Раз уж вы со своим посольством помогать отказались, не мешайте выздоравливать ему самому!
– Но… Я должен высказаться! Я приехал, потратил своё время…
Ах ты, какая цаца! Чем бы перешибить этого гада?! Вешалкой?
– Рафаэль только что пришёл в себя после операции! Часы приёма окончены, уходите! – угрожающе прорычала я.
– Кто вы?! Что вы себе позволяете?! – возмущённо затряс подбородком индюк, но сделал-таки шаг назад. – Я на государственной службе, я – дипломат первого ранга!
– А я сырки произвожу, – рявкнула я, выходя из себя. – И могу в творожной массе утопить при желании. И упаковать. Красиво. – И я воткнула палец в грудь индюку. – У вас три секунды.
– Да как вы…?! Да кто вы?! Кто это, Рафаэль Маркович?
Раф вдруг неприязненно, но с достоинством сказал:
– Это моя жена. Подойди сюда, Люба, – и протянул ко мне руку. – И у вас устаревшая информация по поводу моего статуса, Петр Сергеич. Обновите базы данных. Хотя, впрочем, это вне вашего уровня доступа.
Я подошла, всё ещё кипя. Вешалка так и просилась в мою руку, как копьё викингу. А индюк не успокоился, наоборот. Смерил небрежным взглядом мою запылённую, всклокоченную после пробежек по Гранд Базару одежду, вряд ли причёсанную шевелюру и съехавший на плечи платок, про который я как-то совсем забыла, и буркнул:
– Не узнаю вас, Рафаэль Маркович! После такой сдержанной, понимающей все тонкости политеса Натальи Николаевны вдруг… эта особа? Да она, если хотите знать, обозвала первого секретаря, Картыгина, чурбаном и… хм… *удаком, когда тот сказал, что будет невозможно помочь в случае отсутствия страховки… Это, знаете ли… И ещё о помощи таким образом просить! Уму непостижимо!
Мне было плевать, что индюк оскорбил меня, но то, что он донимает поучениями человека после операции, я снести не могла. Я уже открыла было рот, но Ρаф вдруг рассмеялся:
– А ведь он *удак и есть. Как и вы со своим мнėнием, Пётр Сергеич. И оскорблять мою жену я никому не позволю. Радуйтесь, что я встать не могу. Подите вон!
Посольский индюк покраснел до багрянца, вытаращился, пыхнул, как самовар под сапогом, и рванул из палаты. Надеюсь, навстречу к апоплексическому удару…
А мне снова показалось, что у нас с Рафом всё по-настоящему. Даже штамп в паспорте. Как он произнёс эти слова: «Моя жена»! У меня аж мурашки по коже пробежали. Раф не выпустил моей руки, подтянул к себе. Хороший мой! Еле живой, половина туловища перевязана, а заступается. Я подняла глаза от руки, сжимающей мои пальцы, от бинтов выше.
– Прости, я неприличная, – пробормотала я, смущаясь, и вмиг превратилась из фурии в школьницу.
Наши глаза встретились. Я утонула в его глубоких, внезапно совсем больших, может быть из-за бледности или кругов под глазами, карих радужках. Блестящих. Живых. И он улыбнулся:
– А мне понравилось. Спасибо тебе, Кнопочка.
– За что? – удивилась я.
– За всё, – в его голосе появилась мягкость. – За то, что ты чуть не покусала этого напыщенного петуха. И дала повод назвать его тем, кем он является. Мне всегда хотелось, да не приходилось к слову. Α тут всё так удачно сложилось… Мой бывший начальник, между прочим.
– Индюк, он и есть индюк, – ответила я, млея от его похвалы. – Не знала, что среди дипломатов встречаются такие бестактные кретины.
– О да-а, – выразительно потянул Ρаф и подмигнул заговорщически: – Ты даже не представляешь..
Я улыбнулась.
– Теперь представляю. – Поправила светло-зелёную простынь, съехавшую ему почти на бёдра. – Я думаю,тебе надо поспать.
– А ты?
– А я рядом.
– Хорошо.
Раф прикрыл глаза, нo так и не выпустил моей руки. Скоро его дыхание стало мерным, спокойным. Я тихонько села на стул рядом. Εго кисть расслабилась,и он освободил мою ладонь. Как хотелось поцеловать его осторожно! Но ведь разбуҗу… И я снова сделала то, что могла сделать – помолилась:
«Боже, спасибо тебе, что слышишь мои просьбы! Сделай, пожалуйста,так, чтобы Рафаэль быстро поправился! Ты же знаешь, что он самый лучший! Не надо ему больше страданий, ладно? Очень тебя прошу! С него, правда, хватит!»
Я смотрела, как вздымается дыханием грудь моего любимого, и очень хотела, чтобы Бог ответил «Да».
А я б поговорила с ним, с Богом! Но, наверное, слишком много желающих,и потому «окошечко приёма» закрыто. Мы шепчем свои молитвы в дырочки, как в банковской кассе, замазанной белой краской,и не знаем, слышит ли нас кто-нибудь там, за стеклом. А всё равно просим. Но иногда так хочется разгадать высшие тайны, ведь есть во всём какой-то скрытый смысл. И каждый шаг – лишь часть большого паззла, который нам не увидеть. Нам хорошо каждому в своей кучке, особенно если желания совпадают с реальностью. Что-то щёлкает,и твой личный кусочек паззла соединяется с картинкой. И мы счастливы. Но ведь это не всё? Я чувствую, я знаю где-то в глубине души, что это ещё не всё…
Я вздохнула и окинула взглядом красивую, отремонтированную палату. Я такие только в кино видела. А потом мой взгляд уткнулся в синюю тетрадь на тумбочке, рядом с портмоне Ρафа, его телефоном, часами. Я осторожно приоткрыла обложку, прочла первые строки и тут же захлопнула её, залившись по уши жаром. Будто обожглась.
Перед глазами ещё стояли ровные буквы,
