не мог весточку отправить? – съехидничала я. – С челноками две строчки передать: Маша, Люба, я в порядке. Да? Нет. Ты снова мне врёшь!
– Любовь Алексеевна, ты не должна так разговаривать с отцом! – обиделся папа.
– А как с тобой разговаривать, если ты врёшь? – надула я губы. – Отцы ведут себя ответственно,и только мелкие пацаны врут постоянно, чтобы их не поругали. И ты так же. Боишься, что я не прощу тебе правду? Зря. Я только ложь не прощу. Хотя я тебя страшно люблю!
– Едрён батон, Люба, тебе только допросы вести!
– Итак, не мог? Не хотел? Не посчитал нужным? – давила я.
Папа вдруг вскипел и гаркнул:
– Да не мог я! Не мог!
Сёмин и ребята из «эконом-класса» прервали свои разговоры, явно прислушались. Раф заворочался на своём ложе, заморгал и встревоженно глянул на меня.
Я ему жестом показала: спи-спи, всё нормально.
Ему надо сейчас спать. И так после операции всего пару часов прошло, а мы его уже мотаем над Персидским заливом.
– Пить хочешь, Раф? – спросила я.
Он слегка мотнул головой и снова смежил веки.
Папа спохватился и снизил тон до шёпота:
– Я в тюрьме сидел. Бóльшую часть времени. Сначала распутывал одно дело по незаконным поставкам нашего оружия, потом добавились курды, ниточка, ведущая к российскому посольству – просто версия, прочая хрень… А потом меня подставили. И бамц, вчера вечером ты шёл по городку Диярбакыр в Восточной Турции, пальмы, жара, берег Тигра, а сегодня ты приходишь в себя в неизвестной тюрьме. Ни суда, ни следствия, ни знакомого языка. И сидишь затем годы среди террористов, геев и политзаключённых. Что, тебе легче от этого стало?!
– Боже, папочка, ужас какой! – ошарашенно проговорила я. – Дорогой мой, папуля! Бедный, родной мой! – я приобняла его, ещё порядком обиженного, погладила по плечу, по руке. – Прости, папуля… родненький!
– Угу, сразу родненький…
– Как же тебя вытащили?!
– Да никак, – буркнул папа, – сам сбежал. Точнее, организовал побег с парой курдских террористов. Пришлось влиться в их ряды и раскопать полезную информацию, чтобы вернуться домой не с пустыми руками. Конечно, это не для посторонних ушей.
– Ого…
– Вот тебе и ого, – уже более довольно проворчал папа. – А то гарем, гарем… Из кого?! Тьфу!
Я обвила его шею руками, чмокнула в щёку.
– Прости меня папочка! Пожалуйста-пожалуйста! Я же только из любви!
– Прощаю. Ой, придушишь из любви! – продолжал ворчать папа. – Но хорошо хоть ты поверила, кукла маленькая…
Я удивлённо отстранилась и посмотрела на него.
– А что, не надо было? Ты снова солгал?
– Да при чём тут! – насупился папа. – Всё это в моём личном деле есть. Руководство и то прониклось. Не стало отстранять, просто слегка погоняло туда-сюда. А вот мама твоя, Маша, так и не поверила. А когда я сказал, что добровольно остался с курдами для дела, чтобы реабилитироваться в глазах руководства, она дулась-дулась, потом выдала, что работа мне важнее семьи и попросила меня самого подать на развод. Будто кому лучше от этого…
– Вот как всё было?! – опешила я. – Погоди, а я думала, что ты… Блин, как же я сердилась на тебя, пап! Но послушай, может, просто мама не смогла больше терпеть, переживать за тебя? Знаешь, как у неё здоровье испортилось, когда ты пропал? Она только-только более-менее оправилась, я её в санаторий на пинках выпроводила, нервы полечить. И она прямо расцвела, давление нормализовалось. А тут вернулся ты, и с тобой нервы, и постоянное беспокойство. Просто, может быть, это была её самозащита? Ты ведь не цветочки выращиваешь.
– Может быть, – с тоской кивнул папа. – Только я её по-прежнему люблю.
В моей груди забрезжила надежда, что родители снова будут вместе. Это же такое счастье для меня! Αж не верится!
– Скажи ей об этом.
– Говорил.
– И что она?
– Не верит…
Лицо у папы стало по-настоящему расстроенным и… естественным, словно утратило влияние надетых ролей. Без маски супер-подполковника, спецагента и крутого товарища папа вдруг превратился в уставшего, несчастного, немолодого человека. А ведь ему только пятьдесят два… Как же мне стало его жаль!
– А ты бы хотел вернуться? С ней быть?! – спросила я, отчаянно желая исправить дурацкую ситуацию с родителями.
Я-то знаю, что мама до сих пор отшивает ухажёров. А они регулярно появляются, ведь мама – женщина красивая, несмотря на свой возраст, очень женственная, интересная. И я знаю, что она иногда заглядывает в старый фотоальбом и смотрит на папу. И знаю, что несчастна, потому что однолюбка.
– Да что об этом говорить… – вздохнул папа. – Ты не переживай, Φарушка. Отношения у нас хорошие. Я Маше и раковину починить, и с ремонтом помочь, и по любым вопросам всегда готов. И приезжаю, когда просит. Мы нормально общаемся. Только редко…
– Ну, вообще-то трудно общаться часто, когда ты безопасностью посольства в Иране заправляешь.
– Да я, знаешь, хотел уже отойти от дел, – признался папа, – но то, старое, нераскрытое, мне покоя не даёт. И, кажется, я же близко. Последняя из зацепок вела в Иран, поэтому я и согласился на должность.
– Эх, азартный ты не только в покер! – подмигнула ему я. – Но если раскроешь дело, потом что?
– Потом переведусь в Москву, в наше управление. Буду молодых ребят учить, – я так запланировал.
– А почему квартиру купил в Сергиевом Посаде, а не в Москве?
– К Ярославлю ближе, – признался папа. – Там Маша. И в Москву добраться легко. На электричке.
– Офигеть у тебя логика, папа! – воскликнула я. – Α заново поухаживать за мамой и сделать большой жест ради неё – бросить свою чёртову работу – не судьба?
– Работу я тоже люблю. И дело надо закончить.
– Мда… Как в соцсетях, статус: «всё сложно». Ну, хорошо, придётся тебе помочь с мамой. И с этим гадским делом, – решительно сказала я.
– В мои дела не лезь! – мгновенно рассердился папа. – Мало мне тебя искать пришлось?!
– Нашёл же! Но если всё так закрутилось, значит, ты близко.
– Вот именно! Сам разберусь! Я сказал, не лезь! Вон, – он ткнул пальцем в макушку посапывающего Рафа, – уже второго человека
