сжимаю, даю понять, что рядом.
— Если вы позволите… — начинает Демид.
— Я не против! — Петр Михайлович улыбается.
— Я думал…
— Все в порядке парень, но… — мы все внимательно ждем, что за НО хочет выдвинуть Петр Михайлович, — не дай Бог с ее головы упадет хоть один волосок!
— Папа! — Злата обнимает отца, — я так боялась, что ты не примешь его!
— Что за глупости?
— Я думала он вообще сбежит от меня, потому что в наше время никто не спрашивает разрешения встречаться..
— Ну здесь особый случай, — Петр Михайлович смеется, еще раз пожимает руку Демида, — может мы пройдем в дом?
— Нет, извините. Но я хочу скорей поехать к маме..
— Терпения тебе дочка, знай, что мои двери всегда открыты для тебя. Поезжай, — он тяжело и грустно вздыхает, — она твоя мать!
В доме стоит абсолютная тишина.
Страшно, будто произошло что-то непоправимое.
Я вздрагиваю. Волосы становятся дыбом, тишина давит и нагоняет озноб.
— Асият, — слышу радостный голос отца и оборачиваюсь.
— Папа, здравствуй! — он обнимает и долго не отпускает.
— Прости меня дочка, — голос дрожит и срывается, — я в тот день… — он отстраняется и опускает глаза, — впервые в жизни не знал, что сказать. Как себя вести!? Я ничего не знаю, — он обреченно разводит руками.
— Я знаю, — слышу позади себя голос Самира, — Асият, — он обнимает и целует в щеки, а когда-то нервничал и психовал, когда я его целовала, вытирал рукавом место моего поцелуя.
— Где мама?
— Асият, — глаза Самира увлажняются, — ты уехала вчера, мы не договорили! Я хочу знать кто он, — Самир повышает голос, заметно трясется, на чуть покрытой щетиной лице крепко сжимаются сжилки. Он так похож на отца, такие же кудри, непослушно лежащие на лбу, такого же цвета глаза и губы, такие же тонкие, как у отца, — Асият, почему ты не хочешь говорить, кто он? Я его найду и убью!
— Самир, тише, маму разбудишь! — отец хватает его за руку и тянет в сторону гостиной, но он стоит, как пригвожденный к полу не отрывает взгляда с меня.
Я знала, что так и будет. Я знала, что этот дом полон воспоминаний. Не хороших воспоминаний для меня, поэтому не хотела приезжать сюда. Только из-за мамы. Один Бог знает, сколько ей отведено и я хотела бы хоть чуточку провести с ней свое время.
Да, она сделала непоправимое, непростительное. Но она моя мать. Сердце сжимается и отдает болью в грудь, душит, когда вспоминаю наши отношения, до тех злосчастных событий. Ведь мы были с ней не только мать с дочкой, мы были подругами. И все разбилось, наши отношения, моя любовь к ней, как хрустальная ваза.
Я ее люблю, но не прощу. Попытаюсь спрятать от нее всю свою боль, как смогу, постараюсь. Но смотря на нее, хоть и болезнь очень изменила ее внешне, я не могу забыть содеянное ею.
— Папа, — Самир повышает тон, но не кричит, — разве ты не хочешь узнать, кто обесчестил твою дочь? Ты не хочешь наказать? Мы столько лет не знали, где Асият?! МЫ не знали что с ней случилось и куда она подевалась, а ты просишь меня помолчать?
— Видишь же, как ей тяжело?
Слезы молча льются с глаз. Я часто и громко дышу, от волнения руки заледенели, я стою, не в силах что-либо говорить.
— Асият, пожалуйста, — Самир подходит берет мою руку в свою, и только сейчас я замечаю в его глаза слезы, они срываются с его глаз, — скажи мне имя того, кто обесчестил тебя, умоляю скажи! Он должен понести наказание за каждую твою слезинку, за сломанную душу, за неродившегося ребенка. За нашу боль, за наше расставание, он должен валятся в твоих ногах, просить прощение! Если выживет, — Самир внезапно отпускает мою руку и смотрит в сторону входа.
— Здравствуйте, дверь была открыта… — Марк замолкает, он сжимает руки в кулак, смотрит потемневшими от злости глазами, сжимает челюсти и чуть ли не скрипит зубами.
Злату с Демидом мы оставили дома. В нашей со Златой квартире, когда заезжали, чтобы я переоделась. С трудом уговорила подругу не ехать со мной. Она только после разрешения Петра Михайловича расслабилась и позволила своим чувствам к Демиду проявится. Я не могла так жестоко поступить с ней. Вместо того, чтобы ехать со мной в село, я дала ей возможность провести время с Демидом, пока Женя у дедушки.
Будешь ли ты меня любить и желать, после того как узнаешь правду?
Будешь ли ты смотреть на меня влюбленными глазами?
И говорить, что любишь? Что хочешь?
Я молча смотрю в глаза Марку и задаю эти вопросы.
Сердце еще больше сжимается, стуча громко и шумно, грозясь выпрыгнуть из груди.
Счастье длилось недолго, понимаю, когда сталкиваюсь с разъяренным взглядом Марка.
Как хорошо, что я вчера отпустила все и успела побыть счастливой. Успела почувствовать любовь Марка. Успела насладится им, хоть и ненадолго, но успела.
— Асият? — удивленно спрашивает Марк, — тебя зовут Асият?
— Да, она моя дочь. А в чем собственно дело? — вступает за меня папа, шагает ко мне, преграждая меня от Марка, — кто вы и что делаете в моем доме?
Самир становится рядом с отцом, вытирает рукавом лицо от слез, как когда-то в детстве вытирал лицо от моих поцелуев.
— Поэтому Халанский ничего не нашел на тебя? — Марк все еще стоит на своем месте.
— Ты наводил справки обо мне? — спрашиваю дрожащим голосом. Значит он не верил мне.
Боже!
Какая я дура, когда думала, что он может полюбить такую, как я. Танцовщицу из клуба. Я поверила, что он искал меня, потому что не безразличен. А на деле получается, что ради секса?
Господи прости меня за распущенность. Прости, что отдалась ему не давая отчета в своих действиях. Я ведь по настоящему его полюбила. Не зная человека — я полюбила его. Дура. А он искал меня и наводил справки обо мне. Не верил, не доверял.
— Не я. Это Халанский. Ничего не нашел. Только последние три года из твоей жизни. ДО — ни слова нигде!
— Вы кто, и что вам нужно? — Самир перебивает его, — Асият, кто он?
— Я — Марк, — он с трудом отрывает от меня взгляд, смотрит на отца, потом на Самира.
— Он… — дрожу и трясусь, не способная и слова выговорить.
Он теперь никто. После того, как узнает правду бросит и уйдет. Никто не захочет иметь дело с такой, как я.
— Майя, — Марк запинается и опять смотрит на меня, — Асият, моя
