— Ну да, рада. Только на свой счёт не относи это, пожалуйста. Не всем же рожать. Даже Энти Фумико, всемирно известная писательница, об этом говорила; она не единственная, кто подвергает сомнению миф о неисчерпаемой материнской любви, разрушает идеал материнства. Я люблю смотреть вверх: любоваться пейзажем, архитектурой. А с ребенком пришлось бы все время смотреть вниз.
Мы находились уже на смотровой площадке; Бориска указал на залитый солнцем город:
— Мало тебе? Смотришь же вниз — а что видишь? Весь Лос-Анджелес вплоть до горного хребта у твоих ног.
— Да. Класс, — удовлетворённо вздохнула я. — Раньше я видела панорамы только с горы Голливуд или с Центра Гетти. А, ну ещё с семидесятого этажа здания Банка США напротив Публичной библиотеки. Там совсем другие виды.
— Всё зависит от того, какую точку осмотра ты себе выбираешь. Соображать надо, откуда смотреть вниз. Не представляю, как ребёнок может помешать. Но не переживай. Даже таким тупым, как ты, можно найти применение.
У меня зазвонил телефон; это Есин связался — сообщить, что подъехал. Прежде, чем я взяла трубку, Бориска успел прошипеть в своём стиле молодого хищника:
— Проболтаешься папе, что я тебя узнал, — я из твоего черепа сделаю урну для бумаг и папе на новый год подарю. Интересно, на сколько его хватит — скрывать от меня правду!
Глава 7. "Глупчиха"
Я была раздосадована, что из-за прихотей Бориски нам так и не удалось уединиться с любовником; было очевидно, что маленький нахал продолжит встревать. В чём-то я его понимала: мать пропала, видел её только на фото. Неясно было, почему он на мать так зол. Видимо, знает что-то, чего не знаю я… Неспроста же он намекает, что мать его бросила? Надо как-нибудь разведать у Есина.
Мужчина с прошлым… Ох, как пошло. Именно в эту историю меня угораздило ввязаться. Жена была — и пропала; любовница — то ли есть, то ли нет. И я, тридцатитрёхлетняя неопытная, изголодавшаяся по любви неудачница. Слишком много проблемных баб на единицу площади.
Бориска неглуп — это очевидно. Тем страннее, что с его-то умом пацан убеждён, что я его мать. Надо как-то воздействовать на него логикой и втолковать обратное — думаю, должно получиться.
Через пять дней, то есть в субботу, перед занятием Бориска похвастался:
— Ну что — я нашёл в библиотеке роман этой твоей Энти Фумико. "Шипение змеи". Про мать, которая не любит дочь, и дочура там тоже не особо любящая. Только и шипели друг на друга, как две анаконды. Короче, я тебя понял.
— Да? — поразилась я. — Разве есть перевод на русский?
— На русский? — зашипел Бориска, прямо как иллюстрация к роману "Шипение змеи". — Ты тупая? Я не стал бы брать русскоязычную книгу — очень медленно читаю по-русски и ещё хуже пишу! Когда ты уже поймёшь, что по-русски я могу только говорить!
— Но ты же хорошо говоришь, — я с трудом припомнила, что за чтение и говорение отвечают разные отделы мозга; если отец с детства сына не уделял особенного внимания навыкам письма — а он очевидно не уделял из-за нехватки времени — то в чужой стране мальчик мог научиться только говорить, чтобы поддерживать контакт с русскоязычным папой. Действительно, письму и скорочтению неоткуда взяться; никакой репетитор два раза в неделю не перебьёт англоязычную среду.
— А на каком же языке ты думаешь? — полюбопытствовала я.
Бориска растерялся — как и большинство билингвов, когда слышат этот вопрос.
— На английском, — вымолвил он наконец. — С примесью образов и некоторых русских слов. С разговорным тоже что-то не то. К папе приезжал друг с сыном, останавливались у нас. И сын сказал, что я говорю не так, как у них в школе. Попросил: "Ты не мог бы говорить нормально?". А нормально — это как? Я в России ни дня не жил, не знаю, как там говорят в каком классе школы! По-русски я разговариваю только с папой — и ещё кое с кем у нас в классе.
Да, конечно. Вынужденный коммуницировать почти исключительно с папой-исследователем, сын нахватался у него академизмов и взрослых речевых оборотов. Я думала, что у диковатого и необузданного Бориски нет друзей-ровесников; но глубоко ошибалась. Так, прямо в субботу мне было объявлено, что сегодня же он заночует, и не впервые, у какого-то Вадима — своего одноклассника, вместе с которым готовит в школе "совместный проект".
— Иногда он даёт мне идеи, над которыми я могу думать часами. Сейчас он учит меня играть в шахматы.
— Ты наверняка выигрываешь?
— Выигрывает всё время Вадим. Надеюсь, ты не очень разочарована? От папы-то свалила, пока не успел стать успешным, — хитро прищурился Бориска.
Ага! Вот, значит, какая была у нас мама.
— Мы ещё на восточные единоборства вместе ходим, — как ни в чём не бывало продолжал Бориска; каждый раз он, оскорбляя меня, явно испытывал облегчение и даже удовлетворение, словно выполнял важную миссию. — Представляешь, у него папа — вьетнамец. И он дал ему второе вьетнамское имя: Минь Кха. В итоге мы его стали называть полным именем.
— Вадим Минь Кха? Язык-то не сломали?
— Вадиминька мы его зовём! — довольно пояснил Бориска. — Ну или Вадимик.
— И что, хорошо этот твой Вадиминька и все остальные приятели из эмигрантской среды владеют русским?
— Прилично. Пишет Вадиминька лучше меня — но с ним, — тут Бориска снова значительно моргнул, — русская мама занимается… Мама не работает, а занимается с ним письмом — вот так! Ну дак у него мама умная. А ты что? Дура ведь!
— Ты совсем меня не уважаешь, — заметила я.
— Капитан очевидность, — засмеялся Бориска.
— Но ведь я старше тебя ровно в три раза, — привела я аргумент, с которым на самом деле никогда не была внутренне согласна, просто чтобы что-нибудь сказать.
— Глупо уважать только из-за возраста, — тут же резонно возразил Бориска.
— Но я много всего успела пережить к своему возрасту.
— За это тебя можно пожалеть. Уважать тебя я всё равно не обязан. Особенно после того, как ты поступила.
— Бориска, — осторожно начала я, — меня зовут Лаура…
— Да какая разница, как тебя теперь зовут!
— Но я могу показать тебе свои документы об образовании и рабочем опыте — и ты увидишь, чем я занималась минувшие одиннадцать лет.
— Мне это неинтересно. Думаешь, это как-то тебя оправдает?
— Мне не за что оправдываться! Я — не та, кто тебя родила! — я порывисто схватила его за плечи и встряхнула. — Перестань сочинять, а лучше посмотри на меня повнимательнее! Я — Лаура Муратова!
— Никогда не трогай меня. Ещё раз так схватишь — пальцы переломаю, — Бориска предостерегающе прикоснулся к рукавам моей джинсовой куртки; я беспрекословно убрала руки, в ужасе глядя на него:
— Ты же умный парень, подумай сам…
— Я уже подумал.
— Я же доказала тебе, что у меня нет и никогда не было детей.
— Ты родила сына в двадцать два года, — устало сказал Бориска, отворачиваясь. — Знаешь, твоё враньё так отвратительно… Ну суди сама: ты тупая, как овца. Как целое стадо овец. Отец нанял бы мне тупую репетиторшу? Никогда. Зачем же тогда он нанял тебя? Ясное дело, хочет нас как-то познакомить. Подготовить меня к тебе. Это же просто, и поэтому сейчас… мы с тобой поговорим о деле, а не вот эту вот всю трепотню. Were you two making out?
— Мы с… кем? с твоим папой?… с чем разбирались? — не поняла я. Бориска довольно захохотал:
— Какой тебе GRE, какое повышение в должности! Ты даже английского языка не знаешь! Такую глупую папа не пригласил бы со мной заниматься. Он пригласил с другими целями! Хотела доказать, что ты мне не мать, — а доказала обратное! Глупчиха!
— Глупчиха?
— Ну, если мужик — глупец, то кто тогда баба в этом твоём русском языке? Глупчиха же — да?
— Такого слова не существует.
— Отлично! Я запомню. Тогда просто дура! Спасибо за науку — наш урок русского завершён, а теперь о деле. Пока мы с Вадиминькой делаем проект к концу четверти, you will be making out with my father here.
