никто никогда не простит.
Самое главное, я не смогу доказать, что это было насильно. Зная теперь, на что способен Мурад, уверена, он будет утверждать, что это было по обоюдному желанию.
Я растерялась, голос пропал, я только и могу, что всхлипывать. Поднимаюсь с колен и плетусь домой.
От страха леденею с ног до головы. Дрожу, заставляю себя замолчать, сдерживатся и не плакать. Открываю калитку, и жду, что меня кто-нибудь встретит. Тогда решение, что делать само собой придет. Но увы, никого нет. В доме везде выключен свет, все мирно спят. И только дочь распутница возвращается домой почти на рассвете.
Тихими шагами я прохожу в свою комнату, беру банное полотенце и иду в душ. Он у нас в доме один, на всех. Слава всевышнему подальше от всех комнат комнат, где мы спим. Есть большая надежда, что никто не услышит шум воды.
Под струями воды я смываю с себя всю грязь, намыливаю несколько раз тело, натираю мочалкой до красноты. Смываю с бея следы крови и его “остатков”, которые успели высохнуть и прилипнуть к внутренней части бедер.
Выхожу из душа чистая, снаружи, внутри же, в душе, я самый грязный, мерзкий человек, самой от себя противно. Тем более когда в зеркале вижу синие пятна вокруг грудей и искусанные губы. Все точно увидят, это никак не скрыть.
Ну и пусть, не отрываю взгляда от своих припухших губ, и красных глаз, пусть что будет, то и будет. Я ничего уже не изменю. Я вытираюсь насухо и надеваю трусики, не забыв наклеить на них прокладку, мало ли кровь пойдет, я не знаю, что бывает после такого, надеваю пижаму, которую мама каждый день не забывает вещать в ванной.
Моя мамуличка, если бы ты знала, куда отпускаешь свою дочь? Ты бы не отпустила, не зря, наверное, у тебя было плохое предчувствие. Не могу сдерживать слез, которые безостановочно стекают по щекам.
Я ложу в мусорный мешок остатки своей одежды, смотрю кругом несколько раз, чтобы не дай всевышний, не забыть в ванной хотя бы кусочек от платья.
Поднимаюсь в свою комнату, прячу пакет в шкаф, забираюсь в постель, кутаюсь сильно в легкий плед и начинаю дрожать. На часах, на прикроватной тумбочке, время уже три часа ночи.
Я очень устала день и за ночь. Тело все болит, нету такого кусочка, которое бы не ныло от боли. Будто меня всю избили ремнем. В промежности все так же жжет и болит, только внизу живота немного стало легче. Наверное от горячей воды.
А душа?!
Осталось ли она у меня, после всего, что случилось?
Нет.
Я ее не чувствую.
Там в груди, образовалась большая дыра, и там пусто и темно.
И в этой дыре что-то давит, очень сильно давит, причиняя мне боль в груди и в горле.
Я хочу, очень хочу кричать. На весь мир.
И я кричу. Только молча. Задыхаясь и захлебываясь в собственных соплях и слезах.
Плачу, не могу остановится, кусаю плед, чтобы не издать ни звука.
Очень больно, просто безумно. В горле все начинает болеть и я начинаю сильно задыхаться, от обиды и несправедливости. Я тихо вою в плед, сильней его кусая, трясусь и дрожу, кажется сейчас задохнусь. Хочется встать, открыть окно, впустить воздуха и ночного ветра, но я не могу. Сил практически не осталось. Мне остается молча умереть в своей постели.
И тут дверь в мою комнату открывается и заходит мама.
И я понимаю, вот он — мой конец.
— Дочка! — она тихо трогает мое плечо, хорошо в комнате очень темно, я плачу и боюсь открыть глаза, — Асият, проснись, тебе снится плохой сон! — она трогает мои волосы, — о всевышний! Да ты вся мокрая! — волосы мокрые, потому что я их не сушила, но я не смею издать ни одного звука, кроме воя. Мама трогает мой лоб и спешно покидает мою комнату. Я поворачиваюсь к стенке, сворачиваюсь в комок и продолжаю реветь. Я никогда не врала матери, никогда. И мне сейчас придется ей наврать? Меня накажет всевышний, этого не миновать.
Мама возвращается с аптечкой, будит меня, заставляет сесть. Я смотрю на нее сквозь пелену от слез.
— Мамочка! — она трогает мне лоб, я дергаюсь, не хочу чтобы она, такая чистая и правильная, касалась своей грязной дочери.
— Ты вся горишь! — говорит и заставляет меня выпить какие-то таблетки, — о всевышний! — она прикрывает ладонью рот, — да у тебя губы все болячках, высыпала малярия! Это от высокой температуры, — решает она и укладывает меня обратно спать, — тебе нужно поспать, к утру должно стать легче, если нет — вызову врача. Спи.
Она уходит, закрывая за собой дверь, обещая навестить меня позже.
Я решаю, что так будет лучше. Пусть для нее и для всех я болею, я завтра уеду в столицу, оставлю их в своем чистом мире, не запачканном мною. Они не должны страдать и терпеть всякие грязные сплетни в свою сторону из-за никчемной дочери.
Они никогда не узнают, что моя судьба сломалась этой ночью.
Я обещаю себе, никогда не вернутся в этот дом, чтобы не осквернять собой их правильный, чистый мир.
Обещаю, и не представляю себе насколько правдиво будет мое обещание.
Я уеду и никогда не вернусь в этот дом, только по другой причине. Более жестокой и ужасной, чем сейчас. Непростительной.
Сейчас — то, что произошло, это всего лишь цветочки.
***
Остаток ночи я провожу в беспокойном сне. Периодически просыпаюсь в поту, плед и пижама абсолютно мокрые, но сил подняться, переодеться нет. Поэтому, каждый раз, я кутаюсь сильней и проваливаюсь обратно в сон.
Сил разлепить опухшие глаза, нет. Я проснулась и молча лежу, с закрытыми глазами… Стыдно и противно перед самой собой. Реальность накатывает с новой силой, только выть и плакать уже не могу.
Завтра начинается моя новая жизнь. Студенческая, я так мечтала об этом дне. Все лето грезила о учебе в столице. О новой обстановке, о крутой перемене в моей жизни.
Перемена произошла, только не такая, какую я ждала.
Я так жалею, что не послушалась маму и пошла гулять, роюсь в своей голове, ищу виноватых в случившемся, пошагово восстанавливаю вчерашний день, и и виню во всем себя.
Дура наивная и доверчивая.
Зачем держалась с ним за руки?
Зачем пошла за ним?
Зачем позволила касаться себя, когда еще стояли возле моего дома?
Почему не убежала обратно, когда он тянул меня за собой?
Вопросы сыплются
