моем лице, легкие поцелуи, слезы. Пытаюсь держаться, не закрывать глаза. Хочу ей ответить, но ничего не выходит. Сквозь шум в ушах слышу, как моя девочка требует не оставлять ее. Просит, умоляет. Ее дрожащий голос наполнен болью. Но я не могу ей ответить, я уже не вижу ее, меня накрывает темнота. Ее голос становится все дальше и дальше от меня. Последнее, что я слышу, как она кричит, что ЛЮБИТ меня. И я не знаю, правда это или мой бред. А потом все исчезает, словно меня выключили.
Кто-то в отключке, в коме, без сознания – или где я там был? – видит свет в конце туннеля, умерших родственников и всякую подобную хрень. Я нечего не видел. Меня как будто отключили и потом заново включили.
По всему телу растекается боль, кажется, я чувствовал ее каждой клеточкой своего тела. С каждой минутой она усиливается все больше и больше. Отдаленно слышу голоса, эти голоса мне незнакомы. Пытаюсь открыть глаза, но яркий свет ослепляет. Все расплывается как в тумане. Первые минуты ни хрена не вижу. Вообще не понимаю, что происходит. Опять уплываю в темноту. Отключаюсь. Дальше картинки попеременно меняются. Перед глазами появляется то врач, то медсестры. Они что-то говорят, но я не понимаю. Тело то вопит от боли, то отпускает. Таким немощным я еще себя никогда не чувствовал. Терплю какие-то манипуляции врачей над моим телом. И опять накрывает темнота.
В очередной раз прихожу в себя, зрение уже лучше, чувствую, как холодные руки гладят мое лицо. Мама. Она беззвучно плачет, что-то говорит, всхлипывает. При попытке сдвинуться с места мое тело пронзает током и адской болью. Мать тут же дергается, хватает меня за руку, просит не двигаться.
– Мам, – хриплю из-за сухости во рту, не могу сглотнуть. Мама хочет что-то сказать, всхлипывает, зажимает рот рукой. – Мам, не надо, не плачь, – пытаюсь ее успокоить. Она машет головой, утирая слезы платком.
– Все, я не плачу. Как ты, сынок? Как себя чувствуешь?
А как я? Я не знаю. В голове вертится только одно слово – «хреново».
– Не знаю, мам. Еще не определился.
– Не смей больше меня так пугать! Ты слышишь?! Я больше этого не выдержу! – грозно говорит она, хаотично гладя меня по лицу. И только сейчас мое сознание, наконец, подкидывает мне полную картину происшедшего.
– Мам, где она? – мне нужно знать, что с моей девочкой все в порядке.
– Елена?! Елена – она…
– Мам остановись. Где Елизавета? С ней все в порядке?
– Лизочка. Она была здесь каждый день. Но вчера Данил уговорил ее поехать домой, отдохнуть. Она такая маленькая, худенькая, измотанная. Почему ты ничего не рассказывал про нее?! Девочка так тебя любит, – мама пытается улыбнуться сквозь слезы.
– Это она тебя сказала?
– Нет, она не говорила, но это и так видно, сынок. Она не отходила от реанимационного отделения. Спала здесь. Первые дни постоянно плакала. Девочка совсем измоталась.
Сердце начинает болезненно ныть. Я так виноват перед своей малышкой. Я принес в ее жизнь очередные страдания. Как будто ей мало в жизни боли, так судьба подкинула ей еще и меня. Изначально надо было задушить в себе все чувства и не приближаться к ней. Я чертов эгоист, думал только о себе. И теперь моя девочка в очередной раз страдает.
– Мам, я люблю ее. Она – все самое светлое и чистое, что было в моей жизни.
Мать вздыхает, улыбается сквозь грусть.
– Это я уже поняла. Но как же так? Что с Еленой? Ты поступил неправильно. Как мужчина, ты должен был развестись с ней как положено. А уж потом влюбляться. Разве я так тебя воспитывала?
– Я знаю мам, знаю. Ты прости меня, я столько дерьма в жизни сделал. Не оправдал твои надежды…
Мне не дают договорить – медленно открываются двери палаты. В них заходит Елизавета. Смотрит мне в глаза, застывает на месте. И я тону, тону в ее карих омутах. Ее глазки наполняются слезами, ее вкусные губки начинают трястись. Я не выдерживаю, пытаюсь встать. От малейшего движения боль накрывает яростной вспышкой, пронзая все тело. Мать надавливает мне на плечи. Голова безвольно падает на подушку. Закрываю глаза, дышу сквозь зубы. Жду, когда боль немного стихнет. Открываю глаза, опять смотрю на мою девочку, она прислонилась к стене и не сводит с меня глаз, утирая слезы ладонью.
– Ну, я пойду, наверное, пообщаюсь с врачом, – говорит моя мать. Она все понимает. Целует меня в щеку и выходит из палаты.
– Не плачь, малышка. Иди ко мне, – зову ее.
Лиза отталкивается от стены, медленно идет ко мне. Она похудела, бледная. Черт, до чего ты довел ее, Роберт! Лиза садится на край кровати. Дотрагивается до моей руки, слегка сжимает. Подносит вторую руку к моей щеке, гладит. Плачет, не сводя с меня глаз. Не выдерживаю, хватаю ее за плечи, притягиваю к себе. Боль снова пронзает тело, но мне все равно. Глубоко вдыхаю ее неповторимый запах, утыкаюсь носом в ее шею, дышу ей. Глажу по шелковистым волосам, закрываю глаза. Она лихорадочно целует мои щеки, скулы, подбородок. Мне хреново и хорошо одновременно. Глажу ее спину, пытаясь успокоить. Мое лицо уже мокрое от ее слез. Боже, до чего я ее довел.
– Маленькая моя. Милая, любимая девочка. Пожалуйста, не плачь, все хорошо. Со мной все хорошо, – шепчу в ее шею, нежно целую. Она вздрагивает от моих поцелуев. Моя чувствительная девочка.
– Роберт, – дрожащим голосом шепчет она. Поднимает голову, смотрит мне в глаза, долго смотрит. И я вижу в этом взгляде весь мой мир. Всю мою жизнь. – Я… Я… – пытается что-то сказать, дрожит.
– Тсс. Не надо, ничего не говори. Прости меня, маленькая, – сжимаю ее руку.
– За что? За что ты просишь прощения? – не понимает она.
– За все. За твои слезы. За боль. За мой эгоизм. За то, что натворила с тобой Елена…
Она останавливает меня, подносит свой пальчик к моим губам.
– Молчи. Не надо. Я…– останавливается, набирает воздуха. Я так люблю тебя! – наконец выдает она. – Я думала, что потеряю тебя. Ты вернул меня к жизни. Ты слышишь?! Я не могу без тебя больше. Не смей никогда меня оставлять!
Мое сердце взрывается в бешеной эйфории, отбивая грудную клетку. Хочется кричать и вопить от дикой раздирающей радости. Мне не показалось, она действительно меня любит. И, черт побери, стоило умереть, чтобы услышать эти слова от моей малышки. Я все-таки гребаный эгоист. Я не смогу ее отпустить никогда. Она моя. МОЯ! Превозмогая боль, тяну ее на себя, целую соленые от слез губки.
– Я люблю тебя, моя маленькая девочка, – шепчу ей в губы. – Ты моя. Моя. И я никогда тебя не
