всего.
В гостиницах было тревожно – казалось, что мой паспорт рассматривают слишком долго и наверняка уже позвонили, кому следует.
В съемных квартирах я вздрагивала при взгляде на чашки, стулья и шторки в ванной из «Икеи» – одни и те же во множестве квартир этого города, этой страны, этой планеты.
Символы уютного и привычного.
Одной и той же мечты на всех.
Своя квартира, свой дом, свой сад.
Привычное, уютное – навсегда.
Когда-то это казалось милым и понятным.
Люди говорили – здесь похоронены мои предки, здесь похоронят и меня.
Это казалось самым правильным.
Прожить всю жизнь там, где родился. Умереть там, где умерли родители. Говорить их словами, защищать их ценности, есть из их посуды, готовить мясо по рецепту прабабушки. Ни шагу в сторону.
Но то, что было надежным и устойчивым – стало угрозой.
Я бежала от прошлого, я бежала от Кира, я бежала от себя.
И никак не могла убежать.
– Не расскажешь мне, что у вас случилось? Он тебя ударил? – Спросила Женька, сделав наконец первый утренний глоток кофе.
Я только понюхала чашку и отодвинула ее.
Не хочу.
Достала телефон, вбила в приложение доставки новый адрес, с трудом пережив укол паранойи – вдруг следят! – и обнаружила, что ближайшая кофейня, откуда могут доставить свежевыжатый яблочный сок, открывается только в восемь.
– Кто? – удивилась я. – Кирилл?!
В первые несколько секунд я даже не сообразила, что она обращается ко мне, настолько диким было это предположение.
– Ладно, тогда что? Давай, пока я не проснулась, я приму самую дикую версию, – сообщила Женька, пытаясь устроиться на кухонном столе так, чтобы одним глазом еще поспать, глядя на меня вторым.
– Все надоело, – коротко сообщила я. – Хочу улететь в Швецию.
– Зачем?
– Поселюсь на маленьком каменистом острове в Балтийском море, буду писать скандинавские нуарные детективы.
– Ты умеешь писать детективы?
– Нет, – я качнула головой и все-таки смирилась, что еще два часа сок будет недоступен и отпила кофе.
Фу, горький. Почему я никогда не замечала, что кофе горький? Зачем люди его вообще пьют, это же невкусно! Они просто договорились, что взрослые должны испытывать горечь, одни радости вкушать – слишком инфантильно?
Я встала и распахнула холодильник. Разумеется, это был Женькин холодильник, в котором скучал йогурт без добавок, пакетик рукколы и вонючий сыр с плесенью.
Взрослая жизнь.
Зато в морозилке нашлась спрятанная за формами для льда и пакетом брокколи упаковка малинового мороженого. Я выудила ее под тоскливым взглядом Женьки, открыла крышку и взяла десертную ложку. Чайная была слишком маленькая, а до столовой я еще не обнаглела.
– И почему именно Швеция?
– Можно не в Швецию, – я нагребла в ложку мороженого и засунула ее в рот целиком. – Можно Эмираты.
– Какая связь? – опешила Женька.
– Там шейхи, – пояснила я. – Буду двадцать третьей женой. Прикольно же.
– Ты?..
Ее спасало только раннее утро и уколы ботокса в лоб. Иначе тщательно ухоженные брови моей подруги уже вылезли бы за пределы лица.
– А что такое? Я еще думала согласиться на предложение одной из девчонок – ей нужна напарница-госпожа, работать на элитных вызовах, мужиков из правительства лупить плеткой и страпонить. Но в Питере мрачновато, подожду, пока они зимой в Сочи все приедут.
– Это ты бредишь или я брежу? – Задалась вопросом Женька, снова подставляя чашку под струйку кофе из кофеварки.
– Ты права, – вздохнула я. – Я брежу. Мне нужно в Индию, искать себя. В Тибет. В Катманду?
– Господи боже мой, давай вернемся к плеткам и страпонам, а? – жалобно попросила она. – Так хотя бы на глазах будешь.
– Прости, я плохая подруга, – покаялась я внезапно. – Так и не спросила тебя, чем закончилась история с кольцом Сереги.
Мне было неинтересно, но я чувствовала, что меня несет, а она к этому совершенно не готова. Не понимает – всерьез я или шучу. Я и сама не особо понимаю, но мне все равно. Нет никакой разницы. А для нее есть.
– С кольцом…
Женька отодвинула от себя чашку, потерла ладонью лоб, словно вспоминая, кто все эти люди и вдруг… заплакала.
Видеть Женьку – наглую, слегка циничную, безупречно элегантную и непробиваемую Женьку вдруг такой, какой она была в последний раз лет в семнадцать, когда рыдала по своей последней первой любви, было неожиданно больно.
– Это было не мне кольцо… – она попыталась вытереть слезы и ответить спокойно, но на последнем слове сорвалась и разрыдалась в голос.
– Господи, а кому?!
Я придвинула поближе к ней свою чашку с кофе. Подумала и придвинула еще и ведерко с мороженым. Разве не для этого существуют эти слишком сладкие сладости с химическим вкусом? Утешать взрослых женщин, которых накрыло этой самой взрослой жизнью.
Но Женька помотала головой, утыкаясь в ладони. Лицо ее мгновенно покраснело, нос распух, а слезы с каждым рыданием брызгали маленькими фонтанчиками.
– Какой-то… эскортнице питерской. Он в нее давно влюблен был, оказывается. Но она не хотела за него замуж, хотела продолжать работать, говорила, что ей нравится. «Одной любви мало», так она говорила…
– И что изменилось?
– Помнишь наш разговор в «Сапсане»? Ты ему сказала, что женщины хотят все сразу. И он понял – поехал к ней с кольцом, предложением содержания и заодно идеей ходить на вечеринки свингеров.
– Оригинально, – вынуждена была признать я, но тут же осеклась. Раньше я бы ужаснулась такому, а теперь… – Она согласилась?
– Да!
– Блин… Иди ко мне… – я наклонилась, обнимая Женьку. – Ну что ты… У тебя не было шансов с ним, Жень. Никогда.
– Но я влюбила-а-а-а-ась! – прорыдала она, вытирая лицо о мое плечо и содрогаясь в моих объятьях. – Как дура! И реву теперь как дура! А хотела быть хищницей!
– Видишь, по расчету выходит иногда так же хреново, – вздохнула я. – Ни денег, ни любви. Хочешь
