(1909). Депутат оппозиции Караулов воскликнул по этому поводу: «Где нет равенства, где есть народы-парии, там нет конституционного строя!» — ас правых скамей ему ответили: «И слава Богу, и не надо». Таким же циничным смехом встретили лакеи деспотизма предостережение депутата Родичева: «Без отмены еврейских ограничений в храм свободы доступа нет». Два еврейских депутата в Думе выбивались из сил, чтобы быть услышанными: обыкновенно прерывали их речи оскорбительными возгласами. В 1910 г. депутату Нисселовичу удалось собрать 166 подписей депутатов под законодательным предложением об отмене «черты оседлости» и внести его в Думу, но это ни к чему не привело, кроме бесплодных прений.
Подталкиваемое реакционной Думой, правительство шло все дальше по пути репрессий. Премьер Столыпин, все более передвигавшийся вправо, забыл о данном в 1906 г. обещании устранить «явно отжившие ограничения, вселяющие раздражение». Он сам и члены его кабинета систематически занимались тем, что раздражали евреев. Депутат Фридман с полным основанием заявил в Думе (февраль 1910г.), что «даже в самое тяжелое время, которое евреи переживали при министерстве Плеве, не было таких жестокостей, какие практикуются в настоящее время». Массовые высылки евреев из запретных городов и деревень приняли эпидемический характер. Весною 1910 г. решили принести Молоху юдофобии целую гекатомбу: выселить из Киева 1200 еврейских семейств. Выселяли с неумолимою жестокостью: малых детей, больных, престарелых. Крик возмущения, вызванный в Европе этими зверствами, заставил правительство приостановить выселение. Избиением еврейских школьников занимался министр просвещения, носивший символическое для эпохи черной реакции имя — Шварц. Существовавшую до революции «процентную норму» в школах он возобновил как «закон», утвержденный царем помимо законодательных учреждений (сентябрь 1908 г.). Евреи опять могли обучаться в высших учебных заведениях только в количестве от трех до десяти процентов. Так как в годы освободительного движения еврейская молодежь хлынула в высшую школу сверх нормы, то было решено постепенно вводить ее в пределы нормы, и во многих учебных заведениях был временно совсем прекращен прием евреев. И снова вереницы молодых людей потянулись да Запад, чтобы приобретать там знание и революционный опыт для борьбы с режимом, лишившим их права на образование. В марте 1911г. царский указ распространил ограничительные нормы и на еврейских экстернов, державших экзамен на получение аттестата зрелости для поступления в университет. Для экстернов это означало не нумерус клаузус, а нумерус нуллус, ибо число экстернов-христиан было ничтожно и процент с него равнялся дроби. Этот закон был издан также без обсуждения в Думе, во время короткого перерыва в ее сессии. Внесенный в Думу срочный запрос по поводу этого воровского способа проведения «закона» был отклонен.
Ярость преследователей, в силу психологического закона, росла по мере преследования. Весною 1911 года «Союз русского народа» решил создать ритуальный процесс-монстр — «дело Бейлиса». Убийство русского мальчика Ющинского из семьи, входившей в состав воровской шайки в Киеве, и обнаружение трупа близ еврейского завода дали юдофобам повод прокричать через Думу на всю страну, что евреи совершили ритуальное убийство. В убийстве подозревали еврея Менделя Бейлиса, служившего при заводе, куда подброшен был труп. Сначала правительство еще колебалось в квалификации «загадочного» киевского преступления, совершенного в воровском притоне, но одно политическое событие вывело его из затруднения. В сентябре 1911 г. в киевском театре, в присутствии царя и министров, прибывших в Киев на церковные торжества, был убит премьер Столыпин. Убийцей оказался сын адвоката и внук известного еврейского писателя, Дмитрий Богров, молодой человек, бывший одно время анархистом и для революционных целей поступивший на службу в полицию. Этого факта было достаточно, чтобы вызвать пароксизм ярости против всех евреев. В Киеве открыто готовилась резня, но правительство сочло неудобным допустить эту массовую казнь в торжественные дни пребывания царя в городе. Кровавого уличного погрома не было, но вместо него начался двухлетний погром на почве кровавого навета.
Министр юстиции Щегловитов решил придать делу Бейлиса ритуальный характер и превратить его в процесс против еврейства. Два года на этой почве велась яростная агитация реакционеров в обществе, на улице, в прессе, в Государственной Думе. Во всем мире процесс возбудил большое волнение, ибо везде знали, что тут речь идет не о мнимо пролитой евреями крови, а только о предлоге пролить невинную еврейскую кровь. Сотни христианских теологов в Европе и Америке публиковали декларации протеста против кровавого навета; все честное и здравомыслящее в русском обществе отворачивалось от юдофобской клики, но устроители судебного спектакля не смущались критикой и были уверены, что он произведет надлежащий эффект. Разбор дела в киевском суде, осенью 1913 года, должен был увенчать успехом труды министра юстиции и черной сотни, но ожидания не оправдались. Несмотря на специально подобранный состав суда, состоявший из коронных судей-юдофобов и присяжных заседателей, темных крестьян и мещан, Бейлис был оправдан. Этому содействовала сильная контрагитация прогрессивных русских кругов, а также подготовленная евреями организация лучших сил адвокатуры и научной экспертизы (О. Грузенберг, московский раввин Як. Мазе и др.). Раздраженный министр Щегловитов возбудил ряд судебных преследований против либеральных газет, и в особенности против петербургского совета адвокатов, который в своей резолюции осудил поведение министерства юстиции в деле Бейлиса. Громкий «процесс адвокатов» разбирался в суде летом 1914 г., за месяц до начала мировой войны, и кончился осуждением 25 видных русских и еврейских адвокатов за «возбуждение народа против правительства».
Усилившемуся гнету новой реакции русское еврейство оказывало гораздо более активное сопротивление, чем в дореволюционную эпоху. В годы освободительного движения сильно поднялось политическое самосознание еврейских масс, а завоеванная конституция при всей своей неудовлетворительности все же давала прогрессивным элементам больше средств для легальной борьбы, чем прежде. С трибуны Думы часто слышалась резкая критика действий правительства, пресса сохранила еще многое из завоеванной свободы слова, а закон об обществах и союзах давал возможность создавать культурные и хозяйственные организации и проводить через них политическую контрабанду. После распадения «Союза полноправия» (выше, § 42), объединившего людей различных направлений, сформировались партии и группы с определенными программами. Сионисты, раньше ограничивавшиеся пропагандою палестинской идеи, приняли на своем съезде в Гельсингфорсе (в конце 1906 г.) программу «синтетического сионизма», который должен бороться и за национально-культурную автономию в диаспоре. В это же время сформировалась и «Еврейская народная группа», принципиальная противница сионизма и искания новых центров вне России. Эта группа (под руководством М. Винавера и Г. Слиозберга) ставила на первый план борьбу за равноправие гражданское, а в области национальных прав ограничивалась требованием общинного самоуправления. Всецело на почве национальной политики стояла третья группа, получившая название «Народная партия» (Volkspartei) и принявшая программу автономизма, развитую С. Дубновым (выше, § 37). Одновременная
