такого признания, должны были выйти из состава польской социалистической партии с клеймом раскольников, «сепаратистов». Лидер польско-галицийских социалистов, депутат рейхсрата Дашинский, не признавал ни еврейской нации и ее языка, ни ее права на культурную автономию.
А между тем еврейское национальное движение все росло. Студенты в австрийских университетах записывались при регистрации «евреями» по языку и национальности, вопреки нелепому австрийскому закону, спорившему с историей. Их преследовали, исключали из университетов, требуя, чтобы они приписались к какой-либо законом признанной нации, но «бунтовщики» не уступали. Большая демонстрация была устроена во время народной переписи, в декабре 1910 года. Несмотря на предупреждение правительства, что граждане обязаны обозначать в переписных листах только один из признанных «обиходных языков» (Umgangssprachen), среди евреев раздался клич об отказе от официальной лжи. Сионисты, народники и социалисты в публичных собраниях призывали всех заносить в рубрику языка в переписных листах слово «еврейский». Во многих городах Галиции и Буковины еврейские комитеты по переписи облегчали населению процедуру заполнения листов. Успех был значительный: в Черновицах три четверти еврейского населения, а в ополяченном Кракове одна четверть обозначили своим обиходным языком еврейский. Во всей Галиции с Буковиной около половины еврейского населения прокламировали свой народный язык с демонстративною целью, зная, что австрийские власти не примут этого во внимание, а суд может еще покарать за такую вольность. Многие действительно были оштрафованы; иные не устояли и заменяли на листках еврейский язык польским. Так составлялась национальная статистика в «государстве национальностей».
В 1909 г. ландтаг в Буковине обсуждал проект нового избирательного закона для этой области, где стотысячное еврейское население занимало видное место рядом с признанными четырьмя нациями: немцами, румынами, русинами и поляками. При обсуждении вопроса о национальных куриях ландтаг высказался за предоставление евреям отдельной курии. Австрийское правительство, запутавшееся в бесконечных национальных распрях, может быть, одобрило бы это решение для маленькой окраины государства, если бы евреи единодушно его отстаивали; но тут вмешались в дело влиятельные ассимиляторы. Два депутата рейхсрата, Ку ранда из фракции немецких прогрессистов и Левинштейн из польского коло, просили министра-президента Бинерта, чтобы правительство не утвердило решения ландтага, которое «стесняет свободу еврея в выборе национальности». Эти два депутата недаром отстаивали ту свободу торговли национальностью, благодаря которой они сами попали в рейхсрат — один как немец, а другой как поляк. Представители Еврейской национальной партии ходатайствовали об утверждении буковинского решения, но им пришлось выслушать от министра возражение, что раз часть евреев не признает своей национальности, то и правительство не может признать ее, тем более что жаргон не причислен официально к обиходным языкам. И решение ландтага осталось без последствий. Однако в следующем году австрийское правительство допустило создание еврейской избирательной курии в аннексированной тогда турецкой провинции Боснии. Представительство в боснийском ландтаге определялось по религиозному признаку: католики, православные, мусульмане и евреи могли выбирать своих депутатов пропорционально своей численности, и 12 000 боснийских евреев имело право на два места в ландтаге (одно из них — для раввина). Тут выручил конфессиональный принцип: как религиозную группу евреев признавали, как национальность отвергали.
Борьба националистов и ассимиляторов внутри еврейства привела к катастрофе во время парламентских выборов 1911 года. В галидийском городе Дрогобыче соперничали на выборах в рейхсрат два кандидата: сионист и упомянутый ставленник поляков Левинштейн. Последний одержал победу при помощи той грубой фальсификации выборов, в которой польские власти в Галиции были виртуозами: избирателей-сионистов отгоняли от урн или браковали по ничтожным поводам поданные ими бюллетени, а за Левинштейна принимались даже фиктивные бюллетени. Возмущенные этим, еврейские националисты бурно выражали свой протест. Группа протестантов, преимущественно рабочие, разрушила бюро Левинштейна, где орудовали агенты-подделыватели, и двинулись к зданию, где подавались избирательные листки, чтобы там обнаружить подлог. Но по дороге она была остановлена полицией и войском, которое по приказу начальника-поляка стреляло в толпу. 20 человек было убито и еще больше ранено (19 июня 1911 г.). Весть об этом злодействе потрясла еврейский мир: в борьбе за национальность пролилась братская кровь. Эти фальсифицированные выборы принесли поражение еврейской национальной партии. Польские депутаты вынуждены были сдерживать свою юдофобию в рейхсрате, чтобы не испортить своих отношений к еврейским сочленам в «коло»; та же сдержанность соблюдалась и в галицийском сейме — но в хозяйственной жизни польская администрация в Галиции проводила прежнюю тактику вытеснения евреев из различных профессий.
Экономический национализм поляков был еще хуже политического. Он был главною причиною той галицко-еврейской нищеты, которая вошла в пословицу. Весь край был покрыт сетью потребительных сельских обществ, устроенных польскими патриотами главным образом для того, чтобы отнять грошовый заработок у мелкого торговца-еврея. Монополизация соляных копей и винного промысла в Галиции отняла хлеб у многих тысяч еврейских семейств, кормившихся от этих промыслов. Получив в свое ведение винную торговлю (1911), галицийские власти выдавали концессии на содержание шинков в первую очередь полякам и отказывали многим еврейским семьям, которые издавна были вовлечены в шинкарскую профессию старым панским режимом. Из 15 тысяч еврейских шинкарей прежнего времени свыше 8000 кормильцев семей были устранены от этого занятия, и около 40 000 человек осталось без хлеба. Две тысячи таких бедняков прибыли в Вену и устроили там уличную демонстрацию протеста. Министры обещали помочь, но не исполнили обещания. Еврейские общественные организации в Вене — Israelitische Allianz, фонд барона Гирша и другие — продолжали свою деятельность по учреждению общеобразовательных и ремесленных школ, товариществ мелкого кредита и бюро помощи эмигрантам, но все это не устраняло нужды, коренившейся в экономической отсталости края и в австро-польском режиме.
Спокойнее с внешней стороны жилось в это время евреям в другой густонаселенной ими части империи, в Венгрии (число евреев в Галиции и Венгрии в ту эпоху было почти одинаково: приблизительно по 900 000 в каждой). В Будапеште были так заняты борьбою за независимость от Вены и внутреннею борьбою с сепаратизмом славянского населения, что некогда было заниматься старым еврейским вопросом. В политических партиях, проникнутых идеей единого мадьярского государства, утвердилось мнение, что евреи наиболее поддаются мадьяризации и, следовательно, более благонадежны в политическом отношении, чем славяне или румыны. И действительно, венгерские евреи, запуганные взрывом дикого антисемитизма 80-х годов прошлого века, не предъявляли правительству никаких национальных требований. Они держались строго в пределах «религиозной группы», демонстрируя это внутренними религиозными раздорами. По-прежнему еврейское население распадалось на общины ортодоксов и «неологов» с отдельными синагогами и культурными учреждениями для каждой. И друзья и враги упрекали венгерских евреев в том, что они образуют как бы две различные конфессиональные группы. Ортодоксы были особенно непримиримы в своей приверженности к устарелым обрядам
