языке. В конференции участвовали, кроме названных инициаторов, известные писатели Шолом Аш, Номберг и Житловский. Радикалы идишизма, преимущественно представители Бунда, требовали признания народного языка единственным национальным языком, между тем как умеренные, в том числе и наиболее видные писатели, предлагали признать его только равноправным с древнееврейским языком. Одержало верх последнее мнение, и конференция приняла резолюцию о признании идиша одним из двух национальных языков («eine nationale Sprache», а не «die nationale Sprache»).
Русское правительство эпохи реакции с тревогою смотрело на рост национально-культурного движения в еврействе и пыталось остановить его, как оно это делало по отношению к однородным движениям украинскому и польскому. Министр Столыпин в циркуляре к губернаторам указывал, что культурно-просветительные общества инородцев содействуют пробуждению в них «узкого национально-политического самосознания» и ведут к «усилению национальной обособленности», а потому всякие общества украинцев и евреев, учрежденные с такою целью, должны быть запрещены. Летом 1911 года были закрыты по распоряжению правительства «Еврейское литературное общество» в Петербурге и все его 120 отделений в провинции, которые развили особенно интенсивную деятельность по устройству библиотек, курсов еврейского знания, публичных собраний и лекций. Однако погром, направленный против еврейской духовной культуры, не так скоро достиг цели, как обычные легальные и уличные погромы. Несмотря на все притеснения, культурная работа продолжалась в различных обществах и нелегальных кружках.
Продолжался и тот литературный ренессанс, который начался в России в конце XIX века и был лишь временно прерван бурею революции. Параллельно шло развитие еврейской литературы и прессы на русском и обоих еврейских языках. Общественное оживление сказалось в росте периодической печати. Наряду с крупными еженедельниками на русском языке («Новый восход», «Рассвет» и «Еврейский мир» в Петербурге) выходили ежедневные газеты на древнееврейском («Гацефира» и «Гацофе» в Варшаве и «Газман» в Вильне) и ежемесячник «Гашилоах» в Одессе. В это время впервые разрослась пресса на идише: «Фрайнд» в Петербурге, «Гайнт», «Момент» и другие ежедневные газеты в Варшаве, имевшие десятки тысяч читателей. Выдвинулся ряд талантливых публицистов, которые часто вопросы дня связывали с высшими проблемами еврейства. Еще откликался на эти вопросы Ахад-Гаам, который своим ясным, спокойным словом смирял буйство радикального политического сионизма, но в своем увлечении гебраизмом не был в такой же мере чуток к росту народной «идишистской» культуры и вообще к задачам голусного автономизма (его
статьи «Отрицание голуса», «Спор языков» и другие, 1909-1910). Односторонним гебраистом был редактор «Гашилоах» Иосиф Клаузнер, который, кроме публицистики и литературной критики, работал еще в области еврейской истории и впоследствии перенес туда центр своей деятельности. В то же время в статьях «Рассвета» гремели максималисты сионизма и крайние «отрицатели голуса» Абрам Идельсони Владимир Жаботинский, лучший пропагандист сионистской партии. Резко враждебен сионизму был социал-демократический Бунд, пресса которого преследовалась цензурой и часто импортировалась нелегально из-за границы. Эта партия имела своего даровитого публициста в лице Владимира Медема (ум. 1923). Сын еврейского военного врача в Минске, окрещенный при рождении, он в студенческие годы вернулся к своему народу, вступил в Бунд и впоследствии усвоил еврейский народный язык. В своих статьях на русском языке и на идише Медем сначала развивал идею «нейтрализма» в споре между националистами и ассимиляторами (1906), но позже он напечатал статью «Tiefer im Leben» (варшавская газета «Лебенсфраген», 1916), где признался, что «логика общественной жизни, более сильная, чем логика человеческой мысли», убедила его в необходимости активной борьбы за национально-культурную свободу, поскольку это составляет потребность еврейских масс. Равнодействующая линия между этими направлениями проходила в публицистике «Фолкспартей» и других демократических групп (журналы «Еврейский мир» и «Ди идише Вельт», где участвовали С. Ан-ский, И. Эфройкин, С. Нигер, М. Ратнер, А. Перельман и др.).
В художественной литературе появилось много новых сил рядом с прежними. Еще очаровательно пела муза Бялика, первое собрание стихов которого (1910) имело огромный успех как в еврейском оригинале, так и в русском переводе Жаботинского. Фаланга даровитых молодых поэтов (Залман Шнеур, Яков Каган, Яков Фихман, Давид Шимонович и др.) напоминала, что вторая юность еврейской музы еще не кончилась. В художественной прозе с древнееврейским соперничал идиш. Абрамович-Менделе занимался ликвидацией своей жизненной работы на обоих языках; Перец все более впадал в символизм (драмы «Ди голдене кейт», «Байнахт афн алтен Маркт»); юморист Шолом-Алейхем достиг наибольшей популярности именно в эти годы, когда появилось собрание его старых и новых произведений. Талант Шолома Аша развернулся в годы, последовавшие за революцией. Его драмы имели шумный успех на еврейской и на русской сцене («Moschiach’s Zeiten», «Der Gott fun nekomme», «Jüchuss» и др.), а его бытовые новеллы составляли дополнение к его эпосу еврейского местечка (§ 39). Новеллист Гирш Номберг (ум. 1928) рисовал жизнь еврейской полуинтеллигеции в отсталой русской Польше («Флигельман» и др. повести), но потом перешел к газетному фельетону на общественные темы. Короткие эскизы Авраама Рейзена из еврейского быта напоминают манеру русского новеллиста Чехова. Давид Бергельсон дебютировал бытовою повестью «Arum Woksal» (1909) и затем писал психологические романы, изображающие типы «мечтателей гетто» на Украине («Noch Alemen», 1913 и др.).
Среди этих писателей, вышедших прямо из еврейских местечек, появилась вдруг фигура Ан-ского (псевдоним Семена Рапопорта, 1863-1920), который многие годы провел за границей, в политической эмиграции, и вернулся в Россию в революционный 1905 год. Этот социалист-революционер превратился в пламенного еврейского народника, перешел от русской повести к еврейской, стал писать на идише и собирать материал по еврейскому фольклору (в 1912-1913 гг. он организовал для этой цели особую экспедицию по «черте оседлости»). Под влиянием Переца он перешел от реалистической повести (автобиографический роман «Пионеры», поэма на идише «Ашмедай» и др.) к символической драме и незадолго до смерти написал свою хасидскую драму «Дер Диббук», которая вскоре сделалась популярнейшею пьесою еврейского художественного театра. Одновременно развилась и литературная критика. Сначала Баал-Махшовос (врач Изидор Эльяшев из Ковны, 1873-1924), а потом Самуил Нигер (Чарный) сделались истолкователями нового литературного творчества в духе лучших традиций европейской художественной критики.
Началось движение и в области еврейской науки. «Еврейское историко-этнографическое общество» в Петербурге издавало тома «Регест», или свод материалов по истории русских евреев, а в своем журнале «Еврейская Старина» (ред. С. Дубнова) давало ряд исторических и этнографических исследований. Статьи по новейшей истории русских евреев печатались также в сборниках «Пережитое» (1908-1912, четыре тома под редакцией С. Гинзбурга). Выдвинулся ряд исследователей в этой области: Юлий Гессен по истории правового положения русских евреев, Израиль Цинбергпо истории еврейской литературы, М. Соловейчик по библейской критике. В Галиции усердно исследовали историю польских евреев: Меир Балабан, автор крупных монографий об общинах Львова и Кракова и многочисленных статей о
