Часто задается вопрос: в чем заключаются глубинные причины конфликта между Москвой и Белградом, превратившегося в жестокую вражду? Истоки ее можно найти еще в первых расхождениях, которые проявились в годы войны и сразу после нее. Но схожие разногласия имелись у Советского Союза не только с югославами. Эти трения не мешали сторонам тесно сотрудничать на международной арене и выступать союзниками в период организации Коминформа. Как не помешали этому и столкновения по поводу действий советских советников, посланных в Белград, или по вопросу о создании «акционерных компаний со смешанным капиталом», которые были /343/ предназначены для быстрейшей разработки некоторых видов ресурсов страны. Эти проблемы не представляли собой чего-то особенного, присущего исключительно взаимоотношениям этих двух правительств: они существовали и при установлении контактов с другими странами Восточной Европы. Кроме того, хотя югославы и ощущали в предложениях Москвы стремление нарушить их экономическую независимость, но все эти разногласия удавалось улаживать[7]. Руководители Белграда испытывали неприязнь (естественную для тех, кто сам только что совершил революцию) к тому в реальной действительности СССР, что так далеко увело его от идей 1917 г.[8] Но даже и это не мешало тесному сотрудничеству между двумя партиями. Хотя зародыш возможного кризиса во взаимоотношениях зрел, необходимо было, чтобы в период между созданием Коминформа осенью 1947 г. и февралем 1948 г. произошло нечто существенное, для того чтобы кризис действительно разразился.
Для проведения точного анализа нам не хватает многих документов. Однако нам точно известно об одном событии, которое наверняка сыграло роль искры, вызвавшей взрыв (были, вероятно, и другие важные моменты, в наши дни еще неизвестные, о них, может быть, мы узнаем, когда станут в будущем доступны архивные материалы). Это событие — знаменитая пресс-конференция Димитрова, где речь не шла специально о Югославии. Болгарский руководитель находился в тот момент в Бухаресте; его там принимали торжественно и триумфально. Он прибыл в Румынию, чтобы в свою очередь подписать договор между двумя странами. На обратном пути Димитров говорил с журналистами. О соглашении, только что заключенном между румынами и болгарами, он говорил как о подлинном союзе. Вопрос о создании федерации между восточноевропейскими странами он назвал «несвоевременным», но тут же поспешил добавить:
«Когда вопрос созреет, а это, безусловно, будет, наши народы, страны народной демократии — Румыния, Болгария, Югославия, Албания, Чехословакия, Польша, Венгрия и Греция (заметьте, и Греция!) — решат его. Им надлежит решить, что это будет — федерация или конфедерация, когда и как она будет создана. Можно сказать, что то, что делают сейчас наши народы, в значительной мере облегчает разрешение этого вопроса в будущем».
Затем он пошел и дальше. Сказал, что необходимо наладить тесное экономическое сотрудничество между этими странами, провести координацию их планов развития, осуществить между ними торговую кооперацию на интернациональном уровне, создать также таможенную унию.
«Это очень сложный вопрос, — развивал свою мысль Димитров. — Но такая таможенная уния необходима для развития наших стран. Поэтому мы сознательно и смело будем готовиться к созданию этой таможенной унии с союзными странами, и она будет осуществлена».
Таким образом, Димитров изложил свою собственную программу создания структуры Восточной Европы и в завершение, как бы подчеркивая всю важность сказанного, добавил несколько печальных /344/ фраз: он сказал, что мужество — основное достоинство отдельного человека и народа, и закончил, подчеркнув, что говорит с той же «откровенностью», с какой боролся с нацистами в 1933 г. во время процесса в Лейпциге[9].
Димитров имел за своими плечами огромный политический опыт; он не мог не понимать, что выступает с инициативой колоссальной важности и столь же рискованной. Лучше кого-либо другого он понимал, сколь проблематична реализация его проекта федерации, видел, как различны народы, которые в ней предполагалось объединить. Такая идея уже была в старой программе Коминтерна, но касалась она лишь Балканского полуострова[10]. Возрождена она была в конце войны и обсуждалась и болгарами, и югославами, но реализация ее застряла на мели разногласий и противоречивых концепций: первые предлагали заключить союз на равных между двумя странами, вторые считали, что Болгария должна стать одной из республик югославской федерации на тех же условиях, что Сербия и Черногория, а в будущем и Албания[11]. Весьма туманной была также перспектива конфедерации между Польшей и Чехословакией. На совещании Коминформа, которое только что закончилось, никто ни слова не сказал о подобных предложениях, Димитров не закрывал глаза на то, сколь «несвоевременными» были условия для такой федерации. И все же он выдвинул свою идею, предложив участвовать в ее реализации всем восточноевропейским странам в равной степени, исключая СССР, к тому же добавил к своему проекту и программу тесной экономической интеграции. Это была совершенно новая концепция, высказанная без предварительных консультаций, во всяком случае с советскими руководителями[12]. Димитров был уже болен, но он бросил на чашу весов весь свой авторитет, чтобы склонить эту чашу в пользу своего плана. Хотя очень часто утверждают обратное, но политический вес этого деятеля среди компартий был не меньшим, чем у Тито. Он стоял во главе Коминтерна в течение всего десятилетия антифашистской борьбы. В его поступке было что-то драматическое, даже отчаянное, как будто он хотел успеть выиграть в последний момент простор для маневра, чувствуя, что круг смыкается все больше и больше.
В действительности же такого простора больше уже не было. Предложение Димитрова не устраивало Сталина. Опытный фракционер, он увидел в его инициативе и в дипломатической активности Тито зародыш международной оппозиции. Публикация в Софии и в Бухаресте 21 января 1948 г. декларации болгарского верховного руководителя была воспроизведена на страницах «Правды» 23 числа того же месяца. 28 января в той же газете была дана едкая критика этой позиции: не проблематические и надуманные федерации и конфедерации, писала «Правда», не таможенные унии нужны странам Восточной /345/ Европы, а лишь программа, принятая при создании Коминформа[13]. Сталин к тому же пригласил в Москву сначала Димитрова, а затем Тито. Первый прибыл в сопровождении своих товарищей Костова и Коларова. Второй, предчувствуя бурю, предпочел послать своих сотрудников Карделя, Джиласа и Бакарича. Вечером 10 февраля состоялась их знаменитая встреча с советскими руководителями.
Разговор вел только Сталин, саркастический и гневный[14]. Он обращался прежде всего к Димитрову, обвиняя его в том, что тот все еще считает себя главой Коминтерна. Сталин настаивал на двух пунктах: во-первых, между советскими руководителями и их собеседниками существует подлинное столкновение концепций; во-вторых, югославы и болгары действуют без согласования с СССР, ставя его перед свершившимся фактом. Федерация, таможенная уния, координация экономических планов были только робкими пожеланиями. Тем не менее, Сталин, видимо, хорошо понял, что за ними стоит; как показали потом другие события, он не хотел прямо говорить о сути дела, хотя и видел ее ясно. Он даже предлагал создать несколько более мелких федераций, в том числе болгаро-югославскую. Но Димитров, который имел со Сталиным отдельную встречу, отдавал себе отчет, что противоречия касаются более фундаментальных вопросов. Только что в его присутствии ставился вопрос: «Федерация с кем и против кого?»[15] Если попытаться дойти до существа спора, то этот вопрос может многое осветить. Все проекты других партий выглядели, с точки зрения Сталина, опасными для СССР уже по одному тому, что они вырабатывались самостоятельно: какие-либо попытки создать в Восточной Европе коалицию или ввести в ней единую структуру должны осуществляться только под эгидой Советского Союза, и никаким иным путем.
Хотя Сталин был гораздо более резок с Димитровым, чем с югославами, он прекрасно отдавал себе отчет о реальном положении дел и понимал поэтому, что подлинным препятствием для его намерений является Белград, а не София. Димитров стоял во главе страны, потерпевшей в войне поражение, успех повстанческого движения в которой стал возможным только с приходом Советской Армии; за Тито стояло государство, рожденное в долгой и победоносной революционной борьбе. На югославских коммунистов было оказано Советским Союзом массированное давление. Переговоры, которые велись между Москвой и Белградом по экономическим и военным вопросам, были полностью приостановлены.
