Отлучение Тито
Второе послание Сталина заканчивалось заявлением, что Москва намерена перенести спор на совещание Коминформа. Югославы отказались от этого. Несколькими днями позже советские руководители все же потребовали созыва совещания Информационного бюро. Сначала предполагалось встречу провести на Украине; было дано понять, что в совещании будет участвовать Сталин собственной персоной[29]. Тито ответил, что не приедет ни в коем случае. Тогда решили перенести совещание в Бухарест, где оно и состоялось 20–22 июня 1948 г.[II] Результаты его в той части, которая относилась к советско-югославскому конфликту, были предопределены. Маленков проинформировал собравшихся о последнем отказе югославов[30]. Жданов выступил с докладом, в котором повторил аргументацию посланий Сталина и присовокупил, что последние радикальные мероприятия, осуществленные Тито, являются всего лишь еще одним доказательством «авантюризма». Поскольку остальные делегаты по очереди высказались в поддержку советской позиции, текст речи Жданова послужил основой для составления резолюции, которая и была принята в заключение конференции. Белградские руководители были обвинены в «национализме» и исключены из Коминформа, поскольку они «поставили себя вне единого фронта коммунистов»: югославская партия должна или заставить свое руководство изменить позицию, или заменить его другим, «интернационалистским руководством[31].
Публикация в конце июня документов, принятых в Бухаресте, оповестила весь мир о конфликте, который до той поры разворачивался в обстановке строжайшей секретности. Тито реагировал энергично и предусмотрительно. Он быстро опубликовал в своей стране текст решений Коминформа и ответ на них[32]. В его руках была сила сплоченной, единой партии и обновленного государства. Двое руководителей, относившихся к Москве благоприятно, Жуйович и Хебранг, были арестованы. В Югославии, как и в других европейских странах, в наибольшей степени пострадавших от войны, условия жизни были трудными и, конечно, было много причин для недовольства населения, но национальные чувства, питаемые воспоминаниями о тяжелой борьбе с агрессорами, работали на Тито. Он созвал съезд партии, который собрался 20 июля и продемонстрировал полное единство с руководством. Тито продолжал выступать за проведение социалистической политики и за ориентацию на дружбу с Советским Союзом в той мере, в какой она возможна[33]. Другие партии, члены Коминформа, по требованию Москвы вынуждены были /350/ бойкотировать съезд, хотя им были посланы приглашения прислать своих делегатов. Даже Сталин должен был осознать теперь, что его атака на Югославию не будет таким уж простым предприятие[III].
Война была объявлена. Вести борьбу Сталин готовился теми методами, которые были ему знакомы по фракционным стычкам в собственной партии. Но характер конфликта был совсем иным, а его противники были вооружены теми же инструментами, какими владел и он.
Но по двум проблемам международной жизни Югославия все-таки еще выступала с инициативами, согласованными с СССР и его восточноевропейскими союзниками. Первая из них – общее заявление по германской проблеме, которое было направлено против политики западных держав в Германии и призывало решать этот вопрос на основе предложений, безрезультатно выдвигаемых Москвой[34]. Вторая – конференция по проблемам судоходства по Дунаю, созванная в Белграде в конце июля в соответствии с положениями мирного договора. Семь придунайских государств, включая СССР и Югославию, оставляли за собой исключительное право контроля судоходства и выступали единым фронтом против английских, французских и американских предложений, которые предусматривали свободный проход по реке для всех.
Столкновение между партиями затронуло также и отношения между двумя государствами: советская дипломатия была поставлена на службу сталинской политики изоляции и «разоблачения» югославских руководителей в глазах общественного мнения в коммунистическом движении. Отлучение Югославии превратилось в то же самое время в акцию «холодной войны» и усилило ее, хотя Белград старался еще держаться вместе со странами социалистического лагеря.
Враждебность, которая установилась в Европе между двумя частями этого континента (обвинения против Тито совпали по времени с разрывом Германии на части и блокадой Берлина), благоприятствовала антиюгославскому походу Сталина. На Западе по команде американцев была развязана яростная антикоммунистический кампания. Все, что ни делали коммунисты, объявлялось кознями дьявола: еще до того как в «Правде» появились нападки на предложение Димитрова, дипломатия и печать Запада проявили явное скудоумие, окрестив проект федерации восточноевропейских /351/ стран вредоносным советским изобретением[35]. Предвыборная борьба в Италии велась в экзальтированных тонах крестового похода. Правые и консервативные силы, ослабленные в результате разгрома нацизма, вновь перешли в наступление по всей Западной Европе. И это главным образом пробудило в коммунистических партиях старое чувство безусловной преданности СССР. Оно подтолкнуло их сначала к одобрению создания Коминформа, а затем и осуждению Тито. Необходимо было встать с полной определенностью на ту или другую сторону – для «третьей силы» не был более места; таков был наиболее веский аргумент в споре перед необходимостью сделать выбор. Глобальный и массированный характер американского наступления облегчил таким образом намерение Сталина превратить весь свой лагерь в единый монолит по образу и подобию Советского Союза.
Заковывание Восточной Европы в цепи
Но отлучение Тито Сталин считал недостаточным. В условиях резкого поворота международной ситуации от войны антифашистской к войне «холодной» крупнейшие коммунистические партии проявили себя как политические организации, имеющие сложную внутреннюю специфику. Политическая жизнь внутри них почти повсюду отражала сочетание двух тенденций. Одна была представлена так называемыми «москвичами», старым племенем сторонников СССР, а вторая – выразителями национального пути[36]. Очерченные таким образом различия грубо и схематично описывают реальное положение дел, но они позволяют ухватить суть вопроса. Существовало и много других проблем и побудительных мотивов, действие которых определяло новый характер диалектики партийной жизни, например смена поколений, проблемы руководства, национальные противоречия. В целом же партии превращались в это время в подлинно массовые организации. И в каждой стране проявилась эта борьба тенденций, хотя велась она в различных формах и поводом к столкновениям служили различные вопросы.
В албанской партии, рожденной в период войны, группировка, считающая необходимым вступление в югославскую федерацию, противостояла другой группе, ревностно отстаивающей национальную независимость; эти острые разногласия привлекли внимание Сталина, и он неоднократно требовал объяснений от Белграда еще до того, как развернулся его конфликт с Тито[37]. Политические противоречия существовали также в руководстве болгарской и румынской партий. В других случаях, как это было в Венгрии, речь шла прежде всего о личном соперничестве[38]. Создание Коминформа, осуждение Тито, явное возвращение к принципу вертикальной дисциплины и повиновению указаниям сверху в коммунистическом движении, объявление национализма чрезвычайной «опасностью», присутствующей повсюду, создали новые причины для подозрительности и расколов /352/ в отдельных организациях. Примером тому является компартия Чехословакии, в то время единая, несмотря на значительные трудности в отношении между ее чешским и словацким крылом: во второй половине 1948 г. в ней возникли искусственно вызванные острые столкновения, участники которых претендовали на роль критиков, требующих учесть «уроки» югославского дела[39].
Еще более открыто и остро обозначился политический конфликт в польской партии, и произошло это также после осуждения Тито. Генеральный секретарь партии Гомулка был в прошлом профсоюзным деятелем; он вышел на авансцену движения в период Сопротивления и продолжал чутко улавливать настроения и надежды страны, видеть ее проблемы. Уже по поводу создания Коминформа он испытывал определенные сомнения, в период же конфликта с югославами он предлагал в последний момент выступить с посреднической миссией[40]. Когда югославы все же были изгнаны, Гомулка прежде всего стремился избежать того, чтобы их осуждение повлекло какие-либо политические последствия внутри его собственной партии. Он заботился о том, чтобы по двум вопросам позиции оставались неизменными, так как их он считал решающими: во-первых, необходимо защищать национальные чувства и надежды польского рабочего движения, которые разделяет подавляющее большинство его сограждан; во-вторых, нельзя проводить коллективизацию в польской деревне и вообще решать аграрный вопрос борьбой с кулаками. Кроме того, он продолжал защищать также свое отношение к слиянию с социалистами, необходимость уважать их убеждения и идеалы, особенно в области национальных устремлений[41]. Такая позиция не была одобрена в Москве, ее не разделяло и большинство деятелей в верхах польской партии. Гомулка пришел в столкновение с большинством других партийных руководителей, которые видели в его позиции «явное сходство» с тезисами югославских лидеров[42]. Гомулка был отстранен от основных политических постов, как и вся группа его сторонников.
