оно себе прежде всего целью и считало своей заслугой.
В результате даже те немногие зачатки и зародыши внешней торговли, которые намечались в эпоху царств и которые должны были исчезнуть в последующую эпоху вавилонского пленения, не могли уже более возродиться одинаково и в персидскую эпоху. Внешняя торговля должна была, таким образом, сильно сократиться, если только не прекратиться почти совершенно [50].
Сельское хозяйство и земледельческий труд поэтому по-прежнему и при том еще в большей степени, нежели ранее, составляли главную основу существования возвратившихся на родину иудеев. Однако и земледелие одинаково находилось в упадке, и земледельческий труд не оправдывал себя более даже в той степени, как в допленную эпоху. Даже и в этом отношении возвратившихся ожидало одинаково разочарование, как и в области их мессианских чаяний. Опустошенная и запустевшая страна, почва, остававшаяся без обработки или же обрабатывавшаяся самым примитивным способом в продолжение нескольких поколений, отказывалась вознаграждать труд земледельца.
«Вы сеете много, а собираете мало, едите, по не в сытость; пьете, но не напиваетесь; одеваетесь, а не согреваетесь; зарабатывающий плату зарабатывает для пустого кошелька, — так описывает бедствия своего времени пророк Аггей, современник возвращения из плена вавилонского. — Небо заключилось и не дает вам росы, и земля не дает своих произведений. И я призвал засуху на землю, на гору, на хлеб, на виноградный сок, на елей и на все, что производит земля, и на человека, и на скот, и на всякий ручной труд». Картина бесплодия, нарисованная Аггеем, подтверждается свидетельством и другого современного пророка Захарии: «Прежде дней тех (писано во время возвращения из Вавилона Зоровавеля. — А.Т.), не было возмездия для человека, ни возмездия за труд животных». Правда, оба пророка предвозвещают наступление лучших времен в связи с возвращением из Вавилона потомка давидова Зоровавеля (в первые годы царствования Дария Гистаспа) и с провозглашенным покаянием народа, однако пророческие обещания в это время исполнялись туго, и на этот раз надежды на Зоровавеля, точно так же как раньше надежды, связывавшиеся с освобождением и возвращением из плена, совершенно не оправдались. Неурожаи и голод продолжались одинаково как до, так и после прибытия Зоровавеля.
К естественным бедствиям присоединялась и постоянно грозившая опасность извне. «Ни уходящему, ни приходящему не было покоя от врага, — говорит тот же пророк Захария, — и попускал я всякого человека враждовать против другого». Значительная часть территории бывшего иудейского царства за время пребывания изгнанников в плену захвачена была, как мы уже знаем, соседними кочевыми и полукочевыми народцами: идумеями с юга, аммонитянами с востока, с которыми туземное оставшееся на месте население успело уже отчасти слиться. Возвратившиеся изгнанники могли поэтому занять лишь небольшую часть бывшей Иудеи. Вместо границ «от Элафа до великого моря по египетскому потоку» с наделами всех двенадцати колен, как того хотел Иезекииль, они получили в удел лишь Иерусалим с его окрестностями, как это видно из перечня работ у Неемии (гл. З). Положение их оказывалось, таким образом, вдвойне затруднительным. Они не только бедствовали и страдали от неурожаев и голода, но, помимо того, должны были чувствовать себя совершенно изолированными и окруженными враждебно по отношению к ним настроенным окрестным населением.
«Изгнанники по возвращении, — говорит Велльгаузен, — не распространились на всю прежнюю область, занятую ранее коленом и царством Иуды. Это было бы для них равносильно самоубийству. Напротив, они должны были во что бы то ни стало тесно держаться друг друга. Они селились поэтому лишь в Иерусалиме и ближайших его окрестностях. Казалось, первым делом с их стороны должно было бы являться восстановление разрушенного храма, а между тем им приходилось ограничиться сооружением простого алтаря на священном месте. Все их усилия направлены были в это время исключительно на то, чтобы только как-нибудь упрочиться и удержаться в стране. Урожаи были плохи, но вместе и одновременно с этим давали себя чувствовать и все другие неудобства и затруднения, какие обычно испытывает всякое вновь возникающее поселение. Иерусалим восставал из развалин лишь крайне медленно и постепенно. Улицы оставались пустыми: на них не было видно ни стариков, ни детей. Заработков никаких не представлялось. Торговля и всякие иные сношения между жителями затруднялись небезопасностью, царившей на улицах, так что боялись выходить из дому. Со стороны персидской администрации никаких мер к улучшению не принималось. Напротив, в то же время обложение было крайне высоко и тяжелым бременем ложилось на беднейшую часть населения».
Так печально обстояло дело в первое время по возвращении изгнанников на родину, но и в дальнейшем положение нисколько не изменилось к лучшему. Надежды и пророчества относительно возобновления милостей Ягве к своему народу, связывавшиеся с восстановлением храма в Иерусалиме, не оправдались точно так же, как и все прежние чаяния и ожидания. И сто лет спустя после возвращения первой партии изгнанников из плена, во время прибытия в Иудею Неемии и начатой им постройки иерусалимских стен, масса земледельческого населения оказывалась в таком же бедственном, если только не в худшем положении, нежели в первые годы по возвращении. И без того тяжелое положение масс в значительной мере ухудшилось еще вновь развившимся и быстро прогрессировавшим на почве общей бедности и недостатка имущественным неравенством.
«И сделался, — рассказывает книга Неемии, — большой ропот в народе и у жен его на братьев своих иудеев. Были и такие, которые говорили: нас, сыновей наших и дочерей наших много; и мы желали бы доставать хлеб и кормиться, и жить. Были и такие, которые говорили: поля свои и виноградники свои, и дома свои мы закладываем, чтобы достать хлеба от голода. Были и такие, которые говорили: мы занимаем серебро на подать царю под залог полей наших и виноградников наших; у нас такие же тела, какие тела у братьев наших, и сыновья наши такие же, как их сыновья; а вот мы должны отдавать сыновей наших и дочерей наших в рабы, и некоторые из дочерей наших уже находятся в порабощении. Нет никаких средств для выкупа в руках наших; и поля наши и виноградники наши у других».
Растущее разорение и обнищание масс, вынужденных закладывать свои поля и виноградники и лишавшихся вместе с этим своего последнего имущества, давало себя чувствовать тем сильнее, чем более была в это время общая бедность страны и столь частые и почти не прекращавшиеся в течение всей описываемой эпохи недороды и чем труднее оказывалось на почве общего экономического упадка найти какой-либо иной заработок, кроме земледельческого. К этому присоединялось еще бремя налогов и различных поборов в пользу
