нацистской Германией 9 мая 1945 года, который ныне только в России отмечается в традиционной форме грандиозного военного парада с тяжелой бронетехникой, шествием, орденами и знаменами. После поворотного 1991 года страны – сателлиты бывшего Советского Союза вышли из этого мемориального сообщества. Например, в Польше особые торжества с тех пор отмечаются не 9 мая, как в России, а 8 мая, как в Европе.
После некоторого спада энтузиазма по поводу 9 мая этот памятный день в России в последние годы неожиданно переживает новый подъем. Гордость за Красную армию и победу над Гитлером вновь воодушевляет весь российский народ благодаря новоизобретенному культурно-мемориальному церемониалу. Число ветеранов-орденоносцев, которые раньше находились в центре внимания 9 мая, убывает с каждым годом. Их ряды в мемориальных шествиях пополняют потомки, несущие фотографии своих умерших отцов или родственников в подтверждение того, что теперь они следует по их стопам. Участники этой мемориальной церемонии превращают кратковременную память непосредственных участников исторических событий в долговечную национальную память. Тем самым и память о героической победе 9 мая, передающаяся как эстафета молодому поколению, получила новый импульс. При этом героизация Сталина и культ Победы затмевают преступления Сталина. Большая популярность праздника объясняется также тем, что он остался единственной негасимой точкой в исторической памяти, которую российская нация может перенять и хранить, не порывая с советской эпохой.
8 мая – противоречивая мемориальная дата в транснациональной памяти Европы. Ее противоположные коннотации («освобождение или поражение?») и разные формы манифестации («демонстрация военной мощи или праздник мира?») способны как объединить людей, так и разъединить. В федеральных землях Мекленбург – Передняя Померания и Бранденбург этот день в 2015 году был официально объявлен праздником, в других федеральных землях он проводится только по круглым годовщинам. В Австрии, где ежегодно 5 мая в день освобождения концлагеря Маутхаузен отмечается День борьбы с насилием и расизмом, 8 мая стало символическим трофеем немецко-националистических студенческих братств, которые этот день встречают на венской Площади героев у Могилы Неизвестного солдата поминальными речами в духе траурного чествования павших героев. С 2000 года в противовес этой контракции здесь же проводится контракция с концертами и речами тех, кто отмечает 8 мая как Праздник радости. Эта инициатива исходит не от государства, а от деятелей культуры, бывших узников концлагерей, борцов Сопротивления и гражданского общества. Более разрозненные манифестации национального «мы» трудно представить.
Как явствует из приведенных примеров, символическое значение 8 мая еще не исчерпано. Этот разноголосый европейский День мира рано списывать со счетов, он вполне способен заменить бледное 9 мая 1950 года, день основания ЕС. То, что он соседствует с 9 мая, главной российской памятной датой, делает его, в сущности, еще более актуальным. В периоды политической конфронтации этот памятный день сохраняет живую память об одном и том же историческом событии и важном историческом союзе, наводя поверх границ мост между европейским Праздником мира и российским Днем победы.
2014/2018 – европейская память о Первой мировой войне
Государства ЕС возникли на развалинах мировых войн, однако эти войны играют разную роль в памяти европейских стран. Если в Германии национальная память несет на себе бремя Второй мировой войны, то в таких странах, как Франция, Англия или Бельгия, центральное место в национальной памяти по-прежнему занимает «Великая война» 1914–1918 годов. Важнейшей датой для них служит 11/11 11 часов – день перемирия [104], в который некоторые западноевропейские страны и сегодня поминают погибших в этой войне. В Англии, например, ношение красного мака в этот день считается проявлением патриотического долга и свидетельством национальной идентификации, которых ожидают и от иммигрантов, появляющихся в публичных местах. Именно в этот день и в этот час немцы ежегодно открывают свой карнавальный сезон. В Австрии и России Первая мировая война почти исчезла из общественного сознания, а отчасти даже и из учебников истории. С другой стороны, сербы в августе 2014 года устроили в Сараево триумфальные торжества в память о Первой мировой войне, тогда как в Венгрии Трианонский мирный договор 1920 года, по которому страна потеряла значительную часть своей прежней территории, до сих пор находится в центре националистически подогреваемой контрпамяти.
Франция внесла особый вклад в европейский Год памяти. 11 ноября 2014 года президент Франсуа Олланд открыл на севере Франции в Нотр-Дам-де-Лорет неподалеку от Арраса новый мемориал Первой мировой войне. В своем коротком обращении он сказал: «Люди со всего мира прибывали сюда умирать». Огромное сооружение называется «Кольцом памяти», на котором значатся имена 580 тысяч «убитых» солдат (о «павших» сегодня не говорят). Абсолютно уникально в этом мемориале то, что имена всех погибших здесь приведены в алфавитном порядке. Тем самым сознательно разорваны прежние связи с определенной нацией или полком; все убитые объединены демократическим братством смерти и общей памятью о них. Таким образом, президент Олланд создал транснациональный мемориал, в центре которого общая скорбь о бессмысленной войне и ее неисчислимых потерях.
Время также играет важную роль в памятовании. Когда Жак Ширак в 1998 году на торжествах по случаю восьмидесятилетия перемирия 1918 года заговорил об «общей истории сражавшихся стран», его тут же подвергли жестокой критике. В ту пору еще существовало табу, запрещавшее упоминать имена своих солдат наряду с именами солдат противника [105]. То, что во времена Ширака казалось немыслимым, осуществил Олланд. Его «Кольцо памяти» – подчеркнуто европейский памятник; это впечатляющий памятник миру, воплотивший в транснациональной и постгероической перспективе общее европейское «мы», которое скорбит о всех павших солдатах как «наших мертвых», преодолевая тем самым религиозную символику «жертв» и «священной войны». Но это предложение общего памятования еще не приняли европейские партнеры: из Англии на открытие мемориала не прибыли ни Дэвид Кэмерон, ни принц Чарльз, не было и Ангелы Меркель, приславшей вместо себя на это европейское торжество министра обороны.
Причины, по которым Дэвид Кэмерон не приехал на открытие мемориала, весьма веские. Они кроются в отношениях, основанных на глубоких национальных и колониальных связях, которые пока затрудняют общеевропейскую коммеморацию. Это сквозит и в речи британского премьер-министра, с которой он выступил в 2012 году в Имперском военном музее. В этой речи Кэмерон изложил свои планы относительно торжеств в сверхмемориальном 2014 году [106]. Он признал, что живые воспоминания о Первой мировой войне уже ушли и даже память его семьи не идет дальше Второй мировой войны. Тем не менее он обещал сохранить на будущее память о погибших в «Великой войне», о «невероятных историях мужества, труда и самопожертвования» [107]. И добавил: «Я страстно верю, что мы останемся верны этому наследию и
