Собравшиеся в Москве делегаты начинали понимать, что за обсуждением принципов скрыт конфликт между двумя великими странами. Непонятная настойчивость, с которой китайцы твердили на Совещании, что СССР должен остаться во главе движения, тогда как они сурово критиковали всю его политику, вызывала подозрение, что они хотят сохранить централизованное руководство, лишь переведя /517/ его в Пекин, как только станет очевидно, что советские коммунисты больше не на высоте. В тот же период Мао действительно сказал: «Центр мировой революции сегодня находится в Китае»[38], Наконец была найдена видимость соглашения. Китайцы почувствовали, насколько слабо их поддерживают. Советский Союз переживал самый тяжелый период в советско-американских отношениях. Кроме того, советским руководителям не удалось добиться осуждения фракционности на международном уровне. Возврат к старой концепции Коминтерна вынудил китайцев отказаться от своих тезисов, поскольку они оказались в меньшинстве. Однако многие партии отдавали себе отчет в том, что нельзя применять это правило к такой великой стране, как Китай. Пекин имел право утверждать, что международные дискуссии такого масштаба не решаются большинством голосов[39]. Вероятно, китайцы вспомнили, что, когда американцы без успеха экспериментировали в ООН, победило право вето Советского Союза. СССР, который противостоял американцам в ООН, не мог претендовать на применение принципа большинства в коммунистическом движении.
Итак, Совещание подошло к редактированию документа, уже приготовленного Комитетом 26-ти, — текста общего заявления, которое стало известно на заключительных заседаниях. Одни поправки китайцев были приняты, другие нет. В результате получился еще более никчемный и путаный документ, чем в 1957 г., потому что его содержание должно было скрыть от мировой общественности конфликт[40]. Чисто формальный компромисс не удовлетворил никого. В ходе полемики советские представители и китайцы упрекали друг друга в пренебрежительном отношении к Декларации 1957 г.; очень скоро они начали направлять друг другу такие же обвинения и в связи с Заявлением 1960 г. Ошибочно было бы думать, что один документ, пусть даже и согласованный, имеет для отдельных партий такой же императивный характер, как старые резолюции Комиитерна. Итальянцы, например, не согласились с новой критикой югославов в Заявлении и решили не учитывать ее[41]. У других были аналогичные возражения в отношении иных пунктов.
После московского Совещания больше уже не было мира между советскими и китайскими коммунистами, были лишь временные перемирия. Внешне их союз сохранялся. На практике полемика продолжалась в зашифрованном виде: китайцы нападали на «ревизионистов», советские коммунисты — на «догматиков», каждый понимал намерения другого. Скоро все прояснилось. Ухудшились отношения между СССР и Албанией. В октябре 1961 г. на XXII съезде КПСС, на котором Хрущев возобновил наступление на Сталина, он обрушился на албанских руководителей, испытывавших тоску по Сталину. Китайский представитель Чжоу Эньлай отвечал, что поведение Хрущева «нельзя рассматривать как серьезный, марксистско-ленинский /518/ подход», демонстративно почтил память Сталина на его могиле[42]. Несколько месяцев советские и китайские коммунисты вели «перестрелку»: одни критиковали югославов, другие — албанцев. Однако суть конфликта оставалась прежней. Хрущев пытался возобновить диалог с новым американским президентом Кеннеди, в то время как Чжоу Эньлай заявил на XXII съезде КПСС, что «правительство Кеннеди является еще более коварным и авантюристическим», чем предыдущие[43].
Тогда было высказано мнение, что разногласия между партиями не должны отражаться на отношениях между странами[44], но это пожелание не могло быть осуществлено. То, что советско-китайские противоречия проявились сначала в коммунистическом движении, не означало, что это был межпартийный конфликт: это уже был конфликт государств. Попытки разделить эти сферы не могли быть успешными в странах, где партия играла роль главного структурного органа государства. Это верно и для СССР, и для Китая потому, что китайцы тоже применили на практике сталинскую концепцию государства-партии. Именно поэтому за их борьбой скрывалась очень серьезная опасность, которая начала проявляться. Предстояло столкновение двух государств, которые имели самую большую общую границу на суше, плохо обозначенную на обширных пространствах. В 1962 г. произошли первые пограничные инциденты. По причинам, которые и сейчас неизвестны, многочисленные жители Синьцзяна попытались эмигрировать в СССР. Советские руководители утверждали, что беженцы искали спасения от репрессий, китайцы — что их подстрекали из Москвы[45]. Два года спустя Мао на переговорах с японской делегацией начал оспаривать законность территории СССР и границы между двумя странами[46].
В период между осенью 1962 г. и весной 1963 г., когда Хрущев испытывал все большие трудности и в самой Москве, непримиримая острота борьбы стала очевидной для всех. Карибский кризис дал китайцам повод публично критиковать советскую политику, осудить как авантюристическое решение о размещении ракет на Кубе и как капитулянтское решение об их вывозе под американским давлением[47]. В это же время разразилась небольшая война на индийско-китайской границе. СССР больше сочувствовал Индии, хотя не совсем понятно почему. Применять шифрованный язык в полемике стало бессмысленным. Условность критики была неприемлемой прежде всего для компартий стран, где информация и дискуссия были свободными. Итальянские коммунисты не могли не сказать на своем X съезде в 1962 г., что не разделяют некоторых тезисов, которые открыто высказывает Китай. Это вызвало резкую реплику китайского делегата, за ней последовали две филиппики пекинской прессы, осудившей внешнюю и внутреннюю политику Итальянской компартии[48]. Такие же эпизоды произошли и на съездах других партий.
Оба противника отбросили всякую осторожность. Может показаться лишь парадоксальным, что это произошло при обмене посланиями /519/ между китайскими и советскими руководителями, намечавшими примирительную встречу перед третьим международным совещанием коммунистического движения. В действительности они не стремились к компромиссу; оба партнера совершили тактический маневр, стараясь переложить на противную сторону ответственность за теперь уже неминуемый разрыв. В этих посланиях СССР и Китай публично представили свои политические и пропагандистские платформы, обращенные прежде всего к коммунистическому движению и освободительным движениям «третьего мира». Китайцы действовали более решительно, назвав свое известное письмо из 25 пунктов руководителям советской компартии «Предложением о генеральной линии международного коммунистического движения»[49].
Наконец делегации двух партий встретились в Москве 5 июля 1963 г. Атмосфера встречи была отравлена оскорбительными выпадами, взаимным недоверием, неспособностью найти в споре практическое решение специфических проблем. Через две недели они расстались, ничего не решив. Китай и СССР были теперь не союзниками, а противниками. Из обеих столиц хлынул поток яростных посланий. Если в полемике превалировали общие теоретические и стратегические аргументы, то в конкретной международной политике раскрылась подлинная суть конфликта. Спустя несколько дней после встречи в Москве в советской столице был подписан договор между СССР, США и Великобританией о запрещении испытаний ядерного оружия. Всем остальным странам было предложено присоединиться к нему. Китайцы готовили в это время свою атомную бомбу, которую успешно испытали год спустя. Поэтому они увидели в трехстороннем соглашении лишь стремление лишить их возможности вступить в число ядерных держав. Они назвали договор «большим обманом», попыткой Советского Союза, американцев и англичан «укрепить свою монополию и связать руки мирным народам, над которыми нависает атомная угроза»[50]. Конфликт снова начался с исходной точки: один из его участников был уже признан великой державой, второй решил непременно в этом качестве утвердиться. Возможность соглашения, утерянная за шесть лет, до сих пор не появилась.
В мире началась новая жестокая игра втроем со всеми присущими ей опасностями. США, Китай и СССР действовали каждый сам по себе, на свой страх и риск. Каждое из трех правительств больше всего боялось, как бы два других не объединились против него. Закончился целый период мировой истории после победы в 1949 г. китайской революции и ее союза с СССР; начался новый, неизвестный период. СССР оказался перед дилеммой: потерять своего основного союзника или отказаться от свободы действий в своей дипломатии, что неизбежно в любой коалиции равных. Советские руководители сочли эту цену слишком высокой. Еще и сейчас рано говорить, выиграли они благодаря этому выбору или проиграли.
