Последний вопрос, который постоянно поднимается в идеологических и политических дебатах: какое отношение имеет это общество к социализму? Дискуссия ведется, в первую очередь, теми, кто придерживается социалистических идеалов. На дискуссию так влияли конъюнктурные соображения, что вести ее объективно не было возможности. Когда нет всеми принятых критериев социалистического общества, дискуссия подвержена всякого рода двусмысленностям. Так, китайцы считают, что СССР перестал быть социалистическим, когда вступил с ними в конфликт: при Сталине это было социалистическое государство, /542/ при Хрущеве – нет. Сталин точно так же считал, что Югославия перестала быть социалистической в тот день, когда воспротивилась его воле. В самой мысли, что страну можно провозгласить «социалистической» или «несоциалистической» – вместо того чтобы изучать исторические преобразования, их противоречия и проблемы и в этих рамках искать социалистические элементы, – чувствуется отражение сталинских концепций, согласно которым в какой-либо стране социализм однажды считается «построенным». Следовательно, мы не приблизились к такому историческому видению (единственному, которого мы можем придерживаться), согласно которому рождение и гибель различных общественных формаций – это достаточно сложные процессы, не ограниченные рамками одной страны, где элементы предшествующих и новых структур долго комбинируются в сложных и изменяющихся отношениях.
Сам вопрос, является ли СССР социалистическим государством, сейчас имеет скорее политическое, чем историческое значение. Если в поисках ответа сравнить идейные предпосылки революции и современную действительность, нетрудно увидеть, как они далеки друг от друга. Кто мог бы сегодня серьезно говорить о «нетайной» дипломатии, о руководстве общественной жизнью, доступном обычным людям, как об этом говорилось в партийных программах 1917 и 1918 гг.? Кто мог бы отождествить нынешние Советы с теми, для которых требовали «всю власть» в Октябре? Кто узнает в централизованной государственной экономике цель, которую преследовали большевики, когда требовали «рабочего контроля» на заводах? Однако в истории не первый раз случается, что люди своими действиями уводят себя далеко от цели, которую они намеревались достигнуть. Это недостаточная причина для отрицания ценности той или иной цели. Люди должны понять, каким образом, из-за какого субъективного выбора и какой объективной необходимости это произошло.
Социалистические идеалы родились в рамках рабочего и демократического движения Западной Европы. Общественные свободы и политическая демократия были незаменимыми элементами этих идеалов. В СССР их нет. Это констатируют сегодня западноевропейские политические течения, – включая и коммунистов, – отстаивающие социалистические идеи, когда заявляется, что в СССР «нет социализма», или что «это не тот социализм, который они хотят», или что они отвергают эту модель социализма. Здесь важно уточнение ориентации, целей, ценностей, от которых они не намерены отказываться. В сущности, такие заявления означают, что эти силы не считают советскую модель, по крайней мере сегодняшнюю, целью своей политической борьбы – тезис, который должен определенно повлиять на их будущее развитие и, может быть, на развитие СССР. Это, конечно, еще не анализ советского общества или других обществ, которые, подобно китайскому, в свою очередь, ставя своей целью социализм, не ограничивают себя этими пределами.
Во всяком случае, в СССР и – с некоторыми изменениями – /543/ в других странах упрочилась новая общественно-историческая формация. Она сформировалась в ходе решения проблем развития –индустриализация, экономический рост, распространение массовой культуры – в районе мира, который не знал современной экономики. Эти проблемы стоят в нашем веке перед большей частью человечества. Капиталистический путь, по которому шла промышленная революция народов Западной Европы и американских колоний, оказался во время исторической проверки менее универсальным, чем заставляла верить культура, рожденная этой революцией. Бурный процесс, сопровождавший решение этих задач, изменил самое концепцию социализма. К этому выводу приходишь, когда анализируешь агитационное значение сталинского лозунга о «социализме в одной, единственной стране»[6].
Уравнительные идеи социалистического толка продемонстрировали, с другой стороны, огромную способность мобилизовывать энергию народа для национального развития. Если результат и кажется достаточно далеким от первоначальных целей, стимулирующую силу этих идеалов нельзя свести просто к иллюзорному значению современного мифа. Родился новый способ производства. Было бы ошибкой идеализировать его, как это долго делалось в пылу политических дебатов. Наоборот, справедливость побуждает сказать, что он еще не может, как этого требовала первоначальная концепция социализма, дать свободному человеку право работать на себя и пользоваться плодами своего труда. Однако нельзя игнорировать того, как в ходе эволюции этих обществ новые социальные права человека – право на труд, образование, отдых, социальное обеспечение – настолько пробили себе дорогу, что влияют на коллективную жизнь и образ мышления и в странах с совсем другим типом развития. Необходимо иметь ясное представление о границах этих новых исторических решений, учитывая их своеобразие.
Установив эти границы, необходимо выяснить, насколько они преобразовали или исказили (назовите как угодно) социалистические идеи, порожденные культурой Западной Европы. Согласиться со сталинским тезисом, что социализм уже построен в СССР или в любой другой стране и безусловно является лишь социализмом «реальным», – значит унизить тех, кто разделяет социалистические убеждения. Это значит согласиться с обескураживающим выводом, что сам СССР не может выйти за эти границы или что мир должен отказаться от своей богатой истории, чтобы в свою очередь идти вперед по убогой колее сталинизма.
Однако не менее бесплодна попытка выбросить советский опыт из истории социализма нашего века и из социалистического опыта, скорее практического, чем теоретического, бесплодна уже хотя бы вследствие роли Советского Союза в распространении социалистических идей в мире. Подобная операция помешала бы понять один из главных источников противоречий советского общества. Сегодня стимул к изменениям порождается в СССР неосуществленностью /544/ основных ценностей социалистической и коммунистической традиции именно потому, что эта традиция продолжает там провозглашаться.
Советское общество никогда не было статичным, даже в последние годы стабильности. Еще и сейчас ему предстоит решать, насколько структуры, рожденные в чрезвычайные годы и нацеленные на развитие, могут соответствовать потребностям великой, теперь уже развитой страны, обладающей полностью организованным населением, огромным промышленным аппаратом, массовым образованием, широкой сетью научных учреждений, однако страдающей не только из-за специфических проблем развития страны, но и из-за более общих проблем современного мира (экология, возрастающая социализация экономики, нехватка энергетических ресурсов, развивающаяся техника невероятных возможностей, аграрный кризис как часть более общих трудностей обеспечения продовольствием быстро увеличивающегося человечества). Решения, принимавшиеся в прошедшие годы, кажутся малоподходящими для новых задач. Новые ответы запаздывают. Даже реформа управления экономикой, проведенная Косыгиным в 1965 г. как важнейшее мероприятие его правительства, если и позволила ослабить самые тугие путы управления, все еще по существу очень централизованного, почти не изменила функционирование механизмов производства и обмена, не устранила недостатков, которые проявились уже в ходе индустриализации. Новой эволюции требуют не только те, кто нетерпим к затянувшемуся господству старых бюрократических нравов и удушающим запретам, которыми живет общество, требует не только идейная и политическая борьба во внешнем мире, где уже не многие согласны признать универсальный характер советского общества. Этого требуют рост его производительных и интеллектуальных сил, отношения между нациями и социальными группами, мировая ответственность, которую взял на себя СССР, достигший своей великой мощи.
Произойдут ли новые изменения, как и когда – эти пророческие вопросы не укладываются в рамки нашей работы. Однако я верю, что можно выразить только одно убеждение. Когда появятся ответы, то их даст само это общество, прошедшее такой трудный путь. Их не смогут дать те люди внутри страны или вне ее, кто считает возможным зачеркнуть или игнорировать эти 60 лет ее истории. /545/
