Разобравшись с бумагами, Никита Иванович отбирал важное, писал на полях свои замечания и предложения и отправлял все это императрице. Изредка, если вопрос был сложным, к документам прилагался пространный доклад с обоснованием предлагаемых мер. Екатерина бумаги просматривала и тут же "апробировала", то есть утверждала. Обычно краткой резолюцией - "Быть по сему", но иногда и более многословно: "Я весьма с сим мнением согласна и, прочитав промеморию, почти все те же рефлексии делала". Затем в коллегии составлялись рескрипт для отправки послу или иные официальные документы, которые императрица тем же порядком утверждала. Бывали случаи, когда Панин "для выиграния времени" вторично бумаги на утверждение императрице вообще не посылал.
Собственное мнение по иностранным делам Екатерина высказывала редко. Если и вносила поправки в документы, то лишь по мелочам, сопровождая их адресованными Панину оговорками типа: "Если вы сие не апробуете, то раздерите сей билет". Даже когда императрица сама вела дипломатическую переписку или переговоры, делалось это по согласованию с Паниным и применялось в тех случаях, когда ее непосредственное участие было выгодным с политической точки зрения. Большинство ее "личных" писем иностранным владетельным особам было заготовлено в Коллегии иностранных дел под руководством Никиты Ивановича.
Такая техника ведения внешнеполитических дел сохранялась довольно долго. Особых изменений в нее не внесло даже создание в 1769 году Государственного совета, ибо его рекомендации по собственно политическим вопросам определялись в конечном счете мнением Панина и его предварительной договоренностью с Екатериной.
Единственной сферой деятельности в иностранных делах, которой императрица занималась сама, было то, что теперь принято называть внешнеполитической пропагандой. Екатерина вела обширную переписку с европейскими знаменитостями - Д'Аламбером, Вольтером, Дидро, хозяйками известных "литературных гостиных" - Жоффрэн в Париже и Бьельке в Гамбурге и т. д. Такая переписка была выгодна обеим сторонам. Европейским деятелям льстило внимание могущественной государыни далекой и загадочной северной державы, и переписка с ней, естественно, немало способствовала их авторитету. Екатерина, в свою очередь, также получала возможность прослыть мудрой, просвещенной монархиней, более того, "покровительницей просвещения". К этому делу она относилась очень серьезно, свои письма неоднократно переписывала, обдумывая каждое слово. Екатерине хотелось славы прежде всего для себя. Но одновременно она делала объективно полезное дело - внушала своим корреспондентам доброжелательное отношение к своей империи, развеивала дикие представления о России, бытовавшие тогда в Европе, и, таким образом, создавала благоприятную обстановку для проведения внешнеполитических мероприятий.
Правда, были случаи, когда императрица и ее "министр иностранных дел" расходились во мнениях по существенным вопросам. Но происходило это не потому, что она самостоятельно приходила к каким-то иным выводам. Просто чье-то влияние на Екатерину пересиливало панинское. В таких случаях Никита Иванович часто прибегал к открытому выражению своего недовольства. Он мог, например, подолгу не являться ко двору или, сказавшись больным, демонстративно разъезжать по городу, а все присылаемые бумаги отправлять обратно с надписью "господину вице-канцлеру". Екатерина, естественно, злилась, но терпела. Только в конце 70-х годов, когда трения между императрицей и ее министром усилились, Панина стали потихоньку отстранять от руководства внешней политикой.
Кстати сказать, курьер у Екатерины для пересылки бумаг Панину был особый. Эту роль выполнял обычно придворный истопник по имени Федор Михайлович. Это был человек честный, усердный и, что немаловажно, худо знавший грамоту. Утечка информации, следовательно, исключалась. Другим его важным достоинством был кафтан с необъятными карманами. Обыкновенно императрица, призвав истопника, загружала в его карманы бумаги и отправляла своего курьера к Панину. Никита Иванович, ознакомившись с почтой, вновь обременял карманы Федота Михайловича, и истопник с гордым сознанием ответственности своей миссии отправлялся назад в покои государыни.
Курьер вряд ли догадывался, какое доверие оказывалось его кафтану. Дело в том, что с 1763 года Панин помимо Коллегии иностранных дел руководил еще и Тайной канцелярией, занимавшейся расследованием наиболее серьезных преступлений, в том числе и вопросами контрразведки. Тайная канцелярия ведала делами, имевшими особое значение для государства и престола. Например, первое крупное расследование, которым Панину пришлось руководить, было связано с делом подпоручика Мировича, пытавшегося освободить царевича Иоанна Антоновича, заключенного в Шлиссельбургскую крепость. Во время схватки с охраной царевич был убит. Мировича позднее предали суду и казнили. Этим событием занимались многие историки, однако некоторые важные обстоятельства, связанные с делом Мировича, до сих пор остаются не выясненными. Естественно, что и деятельность Никиты Ивановича как начальника контрразведки была и остается тайной за семью печатями. Можно назвать немного дел, разрозненные сведения о которых встречаются в документах того времени. Более или менее подробно удается проследить, пожалуй, лишь одну "детективную историю" с участием Панина. Произошла она в 1776 году и называлась "делом Шампаниоло".
В один из майских дней 1776 года Никита Иванович получил маленькую записку от графа Сольмса. Прусский посланник сообщал, что его секретарь, родом швейцарец, недавно познакомился в Петербурге со своим соотечественником, неким Курантом из Невшателя. Сей Курант рассказывал странные вещи и вообще казался личностью подозрительной. Зная, что граф Сольмс - человек опытный, и зря беспокоить не станет, Панин запиской заинтересовался и попросил Сольмса, чтобы он сам подробно поговорил со швейцарцем. В тот же день прусский посланниц явился к Панину с новым сообщением.
Выяснилось, что Курант - живописец, приехавший в Россию в надежде найти здесь применение своим способностям и если повезет, то и сколотить какой-нибудь капитал. В Петербурге Курант долго болтался без дела, начал было отчаиваться, но тут судьба свела его с французом по имени Шампаниоло. И вот француз сделал Куранту неожиданное, странное, но очень заманчивое предложение. Швейцарец должен был отправиться в Польшу и принять участие в каком-то таинственном предприятии, целью которого ему не следовало интересоваться. В награду Шампаниоло обещал ему 40 тысяч рублей и чин подполковника польской службы. Отъезд в Польшу намечался на ближайшие дни.
Выслушав такие новости, Панин насторожился. О Шампаниоло он уже слышал. Этот проходимец прежде состоял на службе французского короля и, по некоторым данным, одновременно служил гетману Браницкому. Несколько лет назад он приехал в Россию и поступил на службу к графу Захару Чернышеву. Потом перебрался в Москву, женился там на какой-то вдове и жил без дела, кормясь за счет своей любовницы, жены советника Банно. Судя по всему, затевалась какая-то пакость. Этим делом следовало заняться и сообщить обо всем императрице.
Екатерина, прочтя присланные Паниным бумаги, нашла его беспокойство основательным и в ответе написала, что лучше всего Шампаниоло арестовать, а существо дела изыскать допросом. Потом, видимо, крепко подумав, приписала еще один совет: "Нельзя ли, чтоб Курант Шампаниола напоил пьяного, чтобы изучать ближе, о чем дело идет?" Но Никита Иванович дерзнул пренебречь монаршим советом. Спаивать Шампаниоло он не стал, а поступил иначе.
Прежде всего под благовидным предлогом была задержана выдача паспорта Шампаниоло, чтобы тот еще несколько дней не мог покинуть Россию. Затем Никита Иванович встретился с самим Курантом. О чем они говорили, доподлинно неизвестно, но догадаться об этом нетрудно. Скорее всего, Панин объяснил швейцарцу, что Шампаниоло - личность темная и преступная. Поэтому, связавшись с ним, Курант, такой симпатичный и, разумеется, совершенно честный человек, может, не дай бог, стать соучастником преступления. С другой стороны, небольшая услуга, которую он может оказать России, выведав планы злоумышленников, не только снимет с него всякие подозрения, но и позволит заслужить милость императрицы, щедрость которой хорошо известна. Курант не заставил, себя долго уговаривать. Ему, в сущности, было все равно, комy оказывать услуги и от кого получать деньги, зато оказаться в тюрьме очень не хотелось. Беседа поэтому завершилась дружеским соглашением. Курант обязался принять деятельное участие в предприятии Шампаниоло и сообщать все, что ему удастся узнать, в Петербург. Связь с Паниным швейцарец должен будет поддерживать через русских представителей за границей. Для этого Никита Иванович сообщил ему особое "слово" (что позднее стали называть "паролем"). В завершение беседы Куранту были вручены 300 червонцев в качестве аванса.
