16 мая Курант и Шампаниоло, благополучно получив свои паспорта, отправились в Кронштадт. Там они должны были сесть на корабль и отплыть в Любек, а затем отправиться сухим путем в Льеж.
Пока они совершали это долгое путешествие, Панин постарался выяснить, не осталось ли в России соучастников заговора. Поначалу он заподозрил живших в Петербурге французских дипломатов, но подозрения оказались напрасными. Во-первых, потому, что состоявшие при посольстве священник и садовник получали жалованье не только от своего посланника, но еще и из русской казны. Во-вторых, среди дипломатов просто некому было заниматься интригами и составлением заговоров. Самого посланника, маркиза де Жюинье, в Петербурге больше всего интересовала супруга графа Ивана Григорьевича Чернышева. Из дома графа он буквально не выходил. Графиня любила поболтать со своим поклонником на политические темы и все мало-мальски интересное, естественно, передавала мужу. С другой стороны, если требовалось крепко внушить французскому посланнику какую-либо мысль, граф Иван Григорьевич также делал это с помощью жены.
Из сотрудников миссии беспокойство вызывал ее секретарь, шевалье, или, что то же самое, кавалер де Корберон. Кавалера, как и его начальника, в первую очередь занимали особы прекрасного пола, но помимо выбора дамы сердца Корберон с незаурядной прытью завязывал знакомства при дворе и в иных кругах, словом, уследить за ним было непросто. Кавалера следовало унять, но для этого нужен был повод.
20 июня 1776 года было получено, наконец, первое донесение от Куранта. Как и подозревал Панин, заговорщики затеяли печатание фальшивых русских ассигнаций. Именно для этого им и понадобился художник. Куранту было поручено изготовление печатной машины и составление рисунка. Еще швейцарец сообщал, что фальшивые деньги будут пересылаться в Петербург к жене Шампаниоло и ее сообщникам, одного из которых звали Фазер. Художнику удалось выяснить и имена курьеров, которые должны будут доставить фальшивые деньги в Россию, - Дюкуа и Сен-Симон.
Никита Иванович немедленно навел справки. Выяснилось, что жена Шампаниоло действительно живет в Петербурге в доме лейб-хирурга Рейслена. Барон Фазер оказался отставным подполковником русской службы, болтавшимся без дела в Москве. Там же обнаружились еще два шампаниоловых сообщника - некие Дюран и барон Розерти, промышлявшие учительством.
Вскоре от Куранта поступили новые сообщения. Заговорщики, как оказалось, фальшивыми ассигнациями ограничиваться не собирались. Планировались также поджог Кронштадта и убийство польского короля. Одновременно задумано было начать в Польше крупную смуту. Намечались и другие акции, но о них Курант ничего толком сообщить не мог, видимо, потому, что и сам Шампаниоло, от которого он получал информацию, многого не знал.
Курант напечатал уже ассигнаций на 250 тысяч и начинал тяготиться своим поручением. Дело пора было кончать. Панин предложил такой план. Швейцарцу поручалось уговорить своих сообщников перевезти типографию из Льежа в Любек, где их можно было захватить. Русскому представителю в Любеке было дано указание заручиться содействием властей этого города. В том, что они окажут необходимую помощь и уж во всяком случае не станут препятствовать аресту злоумышленников, сомневаться не приходилось. Любек вел с Россией обширную и выгодную торговлю.
Для захвата Шампаниоло в Любек необходимо было отправить специальное судно, якобы осуществляющее обычный пассажирский рейс. Чтобы ни у кого не возникли подозрений, Адмиралтейская коллегия поместила в "Петербургской газете" обычное объявление об отправке фрегата, чтобы желающие могли этим судном воспользоваться. По просьбе Панина вице-президент коллегии граф З.Г. Чернышев подобрал среди своих подчиненных умелого и надежного офицера - капитана Селифонтьева. Ему поручалось отправиться в Любек, арестовать Шампаниоло и доставить его в Россию. На всякий случай, если злоумышленникам удастся избежать ареста, Панин проинструктировал русского посла в Варшаве также принять необходимые меры к их поимке.
План был сообщен Екатерине и полностью ею одобрен. Панин уже приступил к его осуществлению, как вдруг неожиданное происшествие чуть не спутало все карты. 28 августа на одном из судов, прибывших в Кронштадт, был задержан курьер Шампаниоло, некий Балле де Сен-Симон. Арестован он был по приказанию вице-адмирала С.К. Грейга, имевшего на то инструкцию императрицы. Но, как служака не только ревностный, но и инициативный, Грейг не ограничился одним арестом. Он учинил французу допрос, причем прямо предлагал ему рассказать о связях с Шампаниоло.
Узнав об этом, Панин немедленно отправил императрице записку. "В настоящий момент, - убеждал он, - всего нужнее, для сохранения в непроницаемости сей важной тайны, избегать всех тех мер, кои бы о сведении Шампаниолова злодейства ему или которому ни есть из его сообщников могли дать некоторое подозрение чрез какую-либо в здешней публике огласку". Курьера, настаивал Панин, необходимо содержать "в крепком и безымянном аресте" под предлогом контрабанды, по крайней мере до тех пор, пока фрегат не прибудет в Любек. Императрица вняла совету Панина, и Балле де Сен-Симон был надежно изолирован.
Развязка наступила в конце сентября. Капитан Селифонтьев, прибыв в Любек, нашел там только Куранта со всеми "воровскими материалами". Шампаниоло, должно быть, почувствовав неладное, бежал в Гданьск, но был схвачен по дороге. Как только весть об этом пришла в Петербург, Панин приказал арестовать и его жену. При аресте мадам Шампаниоло в ее постели был найден секретарь французского посольства Сен-Поль. Сам Шампаниоло, не дожидаясь формального допроса, сознался во всем сопровождавшему его офицеру.
Француз попал в тюрьму, где, по слухам, наложил на себя руки. Его жена и Сен-Симон были высланы из России Курант получил обещанную награду, но оказалось, что он надеялся на большее и потому счел себя обиженным. Вскоре настала очередь и кавалера де Корберона, который, впрочем, буквально напрашивался на неприятности. А произошло вот что.
Некий пьемонтец, граф Робассоми, затеял дуэль, убил своего противника и, чтобы избежать наказания, скрылся в здании французского посольства. Когда к посольству явилась полиция и потребовала выдать преступника, Корберон ответил, что посторонних в здании нет. Этот случай был доложен Панину, и он посоветовал императрице воспользоваться удобным предлогом, чтобы лишить Корберона права приезжать ко двору. Так и было сделано. На кавалера этот запрет подействовал угнетающе. Вскоре его постиг еще один тяжелый удар. Корберон узнал, что придворная дама, благосклонности которой он давно и безуспешно добивался, предпочла ему князя Репнина. Тут кавалер окончательно впал в меланхолию, начал проситься домой и вскоре покинул Петербург.
В начале 1768 года международное положение России казалось вполне удовлетворительным. Швеция опасений не вызывала. Вспышки враждебности, появлявшиеся время от времени в Константинополе, удавалось вовремя погасить. Даже в беспокойной Польше дела, похоже, подходили к благоприятному завершению. Репнин, подписав союзный трактат, мог, наконец, вздохнуть с облегчением и отдать Приказ русским войскам покинуть пределы Речи Посполитой.
Правда, мелкие неприятности, требовавшие внимания, все же происходили. В марте 1768 года Репнин сообщил Панину, что в небольшом городке Бар на юге страны образовалась враждебная России конфедерация, организаторы которой призывали с оружием в руках защищать веру и свободу. Впрочем, конфедерация была довольно слабой и сама по себе беспокойства не вызывала. Плохо было то, что рядом проходила граница с Австрией, где конфедераты всегда могли получить убежище, и, что особенно неприятию, бунтовщики жались к турецкой границе. Преследовать их значило подводить войска к турецким владениям, а это рано или поздно должно было вызвать недовольство в Константинополе. Наконец, неподалеку кочевали крымцы, которые вполне могли пристать к конфедератам.
В марте польский Сенат обратился к Екатерине с просьбой - направить войска на укрощение мятежа. Отвод войск к границе пришлось приостановить, хотя толку от них было немного. Даже небольшие отряды регулярной армии рез труда рассеивали толпы конфедератов, но, разбежавшись в одном месте, они вскоре собирались в другом. По примеру Барской конфедерации мятежи стали возникать и в других местах.
Крупные магнаты тайком снабжали конфедератов деньгами, и, видя сочувствие сильных людей, мятежники ни в чем себе не отказывали. По стране стали распространяться грабежи и насилия. Под знамена конфедерации стекались не только недовольные королем или расширением прав диссидентов, но и просто темные личности. От разгулявшейся шляхты не отставало и католическое духовенство. Религиозные фанатики саботировали постановления о правах диссидентов, принуждали православных переходить в унию, травили православных священников. Самый популярный из них, игумен Мельхиседек, был схвачен и брошен в тюрьму, откуда ему, впрочем, удалось бежать.
