устав 1706 года запрещал солдатам кричать во время боя. Пункт первый этого документа гласил: «Чтобы все, а наипаче офицеры, смотрели того, чтоб отнюдь крику не было во время бою, а ежели в которой роте, или полку, учинится крик, то без всякого милосердия тех рот офицеры будут повешены. А офицерам такая даётся власть, ежели который солдат или драгун закричит, тотчас заколоть до смерти».
Правда, «ура», как крик приветствия, допускался на русском флоте. По воспоминаниям адмирала Синявина, в 1716 году, на рейде Копенгагена, русский флот так встречал Петра I: «…на наших, датских и голландских военных кораблях и на всех купецских опущены были вымпелы, и палено со всех кораблей изо всех пушек и с кричанием ура и барабанным боем…».
Но вот в сухопутной армии использование криков «ура» как приветственных, наряду с французским «виватом», зафиксировано только 19 августа 1757 года после победы над пруссаками при Гросс-Егерсдорфе. Как пишет «Журнал военных действий» русской армии, «Его Высокопревосходительство генерал-фельдмаршал Салтыков всю во фрунте стоящую армию объездил, похваляя храбрость оной, при чём следующее от всей армии троекратное учинено восклицание: „Виват Её Императорскому Величеству, нашей природной Государыне и премилосердной матушке Елисавет Петровне на множество лет: Ура, Ура, Ура“».
О том же сообщает А. Т. Болотов в своих «Записках»: «Прибежавши наконец на то место, где стояла их вторая линия, велено было нам остановиться и выровняться с прочими полками, строящимися тут, в одну линию, и не успела вся армия из-за леса выбраться и построиться в одну линию, как закричали „Ура!“ и шляпы вверх бросили».
В 1770 году в сражении с турками при Кагуле русские войска всё ещё шли в бой с криком: «Виват, Екатерина!».
Первое же использование криков «ура» как боевого клича засвидетельствовано «Журналом генерал-фельдмаршала князя Александра Александровича Прозоровского» 23 июля 1774 года в сражении с турками под Алуштой: «И по выходе из последнего рва приказал я гренадёрам оставить ружейную пальбу… Вместо ж стрельбы из ружей велел им приударить в штыки. Они сие исполнили с поспешностию, закричав все вдруг „ура“».
С тех пор победное «ура» уже не смолкало в русской армии:
Так за Царя, за Родину, за Веру Мы грянем дружное «Ура!», «Ура!», «Ура!»
P. S.
Клич «ура», кроме русского, существует и в других европейских языках (нем. hurra, англ. hurrah (или huzzah), фр. hurrah и т. д.); при этом говорить о заимствовании его русскими не приходится, поскольку в послепетровской русской армии было принято на французский манер кричать «Виват!» Возможно, следует предполагать обратное заимствование — немцами после русских побед в Семилетней войне, англичанами и французами — в эпоху заграничного похода русской армии в 1813–1814 гг.
Признание Платона Зубова
У Георгия Адамовича в конце его «Table talk» есть любопытная запись:
«Однажды зашёл разговор о екатерининских фаворитах. Платон Зубов, — вспомнил я, — уже в конце александровского царствования признавался, что, когда он ночью шёл к старухе Екатерине, у него заранее „ногти тряслись от отвращения“.
Где я это прочёл? Не помню. Но такую „чёрточку“, такой яркий „штрих“ я, наверно, не выдумал: нет, где-то прочёл. Сначала я думал, что об этом говорила Жеребцова, сестра Зубова, Герцену; но в „Былом и думах“, где о встречах с Ольгой Александровной рассказано, этих слов нет. Второе предположение — Покровский, развенчанный марксистский историк, который после всяческих товарообменов и таблице цифрами нередко пишет: „не к чему приводить такие пустяки, как…“ — и сам того не замечая „пустяками“ увлекается. Но и у Покровского, давшего любопытнейший портрет Зубова, тоже слов этих нет.
Кто, какой зубовский „конфидент“ их приводит?..
Но до сих пор я её не нашёл. Не поможет ли кто-нибудь из читателей, — хотя, в сущности, цитата эта уже никому теперь не нужна».
По всей видимости, Адамович прочитал вот это:
«Известно, что князь Платон Александрович Зубов был последним любовником Екатерины II; грязная и весьма неприятная должность удовлетворять похотям старухи, которая была тридцатью восемью годами старее его, должность эта была щедро вознаграждена. Зубову при кончине Екатерины было двадцать девять лет от роду; он был генерал-фельдцейхмейстером, Андреевским кавалером, светлейшим князем Римской империи, владельцем двадцати восьми тысяч душ крестьян и пользовался таким влиянием, что без него ничего не делалось: он возводил и низвергал сановников по воле-прихоти своей. Зато он впоследствии под пьяную руку рассказал однажды, что во время его занятий с императрицей у него иногда от омерзения дрожали ногти на пальцах…»
(Долгоруков П. В. Петербургские очерки. Памфлеты эмигранта (1860–1867). М.: Кооп. изд-во «Север», 1934. С. 105.)
Не тот Мюллер
В начале сентября 1906 года русские газеты кратко сообщили об одном странном и трагическом происшествии.
ИНТЕРЛАКЕН, 20, VIII — 2, ХI. В гостинице Юнгфрау вчера в полдень за табльдотом русская дама, лет 22-х смертельно ранила несколькими выстрелами из револьвера Шарля Мюллера, парижского рантье, 73-х лет. Раненый скончался через час. Дама тотчас же была арестована.
На следствии она показала, что ей было поручено убить бывшего министра Дурново, и отказалась от всяких дальнейших показаний.
«Русское Слово», 3 сентября (21 августа) 1906 года
Через некоторое время «Русское слово» ещё раз напомнило об этой истории:
ЛОЗАННА, 1(14), ХI. Полиция установила личность женщины, убившей в Интерлакене г. Мюллера, предъявив её фотографию некоторым здешним коммерсантам, которые узнали в ней бывшую здешнюю студентку. Произведённым расследованием установлено, что она Татьяна Леонтьева уроженка Петербурга. Она летом 1903 г. и зимой 1903 и 1904 г. числилась студенткой медицинского факультета лозаннского университета. Сообщают, что Леонтьева уже год тому назад была замешана в одном политическом
