Летом отец — страстный охотник — учил детей читать следы животных. «Ему так хотелось, чтобы мы научились читать книгу природы так же легко, как это умел делать он сам. Те дневные прогулки были самыми дорогими для нас уроками», — вспоминала Ольга Александровна.
При всей теплоте семейной атмосферы авторитет родителей продолжал находиться очень высоко (поддерживать его входило и в обязанность всех воспитателей). Родители по-прежнему воплощали для детей наивысшую инстанцию, воля которой не оспаривалась. Ольга Николаевна вспоминала: «Решение родителей (речь шла об увольнении неудачной гувернантки, тем не менее любимой девочкой, и замене ее на другую. — В. Б.) мне показалось ужасным, но раз они так постановили, значит, они были правы, и мне не оставалось ничего другого, как покориться».
Гавриил Константинович вспоминал о строгости, даже суровости своего отца — великого князя Константина Константиновича (поэта К. Р.). Он не терпел никаких «не могу» и «не хочу». Дети должны были все делать сами: одеваться, убирать за собой игрушки и т. д. — и делали это неукоснительно: боялись гнева отца.
Помимо обычного штата из нянь, «поднянь», горничных, лакеев, истопников и пр., к каждому ребенку «прикрепляли» лейб-медика. В его обязанности входило не только следить за здоровьем младенца и оказывать своевременную помощь, но и докладывать о его росте и физическом развитии. Для этого врач два-три раза в неделю замерял рост ребенка и взвешивал его на весах. Чтобы обеспечить регулярный «привес», доктор часто норовил явиться рано утром и сделать свое дело, пока няньки еще не посадили юное его высочество на горшок.
С рождения до пяти лет при детях, независимо от пола, находился преимущественно женский штат: няни, бонна, старшая воспитательница и т. д. Они ходили в утвержденной униформе — все в белом и с тюлевыми чепцами на голове. Прислуга из крестьянок (няни, кормилицы) носили дорогие народные костюмы.
Лет в пять к няням добавлялся «дядька» — обычно немолодой унтер-офицер. Ребенок продолжал жить в детской и начинал понемногу учиться: читать и писать, рисовать, танцевать, ездить верхом и т. п., а также осваивать под руководством дядьки основы военного ремесла — прежде всего строевую подготовку.
Царские дети обитали на «детской половине» Зимнего дворца, расположенной в западной части второго этажа вдоль темного коридора.
В семь лет ребенок переходил из детской в другое помещение, к детям постарше. К нему вместо бонны приставляли воспитателя (к девочкам — гувернантку), и уроки велись уже систематически.
Прощание с детской редко происходило без слез. Великий князь Александр Михайлович вспоминал, как, узнав о своей новой участи, он долго ревел в подушку, а его дядька казак Шевченко, видя, что ни утешения, ни обещания, что он будет часто-часто посещать мальчика — «каждое воскресенье», — не действуют, наконец зашептал ему испуганно: «Вот будет срам, если его императорское величество узнают и отдадут приказ по армии, что его племянник, великий князь Александр, отрешается от командования 73-м Крымским полком, потому что плачет как девчонка!»
«Услышав это, — вспоминал великий князь, — я вскочил с постели и бросился мыться. Я пришел в ужас, что чуть не обесчестил всю нашу семью в глазах императора и России».
Общий стиль воспитания детей продолжал оставаться спартанским. Великий князь Николай Максимилианович вспоминал: «Во всякую погоду мы выезжали в открытом экипаже, карета разрешалась лишь в случае сильной простуды. Комнаты, в особенности спальня, были холодные (10–12°) (по Реомюру. — В. Б.). Спали мы всегда на походных кроватях, летом на тюфяках, набитых сеном, и покрывались лишь одним пикейным одеялом». Походная кровать представляла собой металлическую складную конструкцию (принцип раскладушки), на которую вместо матраса натягивалась парусина либо укладывалось несколько досок. Зимой вместо сенных тюфяков поверх досок укладывали тонкие, набитые шерстью матрасы. Подушка полагалась маленькая, плоская, часто в кожаном чехле. Одеяло детям давали простое тканевое. Зимой считалось хорошим тоном укрываться собственной шинелью (так повелось со времен Николая Павловича). Постельного белья мальчикам часто не полагалось (гигиена соблюдалась за счет регулярной смены наматрасников и одеял). Надо сказать, что мальчики до такой степени привыкали к своему спартанскому ложу, что потом не могли перестроиться ни на что другое. Александр Михайлович вспоминал, как, женившись, мучился на обычной кровати с двойным матрасом и полотняным бельем и, так и не привыкнув к ней, перешел на привычную походную койку.
Спальные места девочек почти не отличались от описанных, за исключением шинели (ее не было) и постельного белья (оно было). Кровати, правда, были обычные, но узкие и жесткие, матрас тощий, подушка плоская и одеяло тканевое летом и тонкое шерстяное зимой.
Закалка предусматривала прохладные ванны и обливания, прогулки в любую погоду и очень много физического движения — игр, гимнастических упражнений и пешего хождения. К водным процедурам детей приучали с младенчества, и момент купания маленького нередко становился общесемейным событием. Ольга Николаевна с умилением вспоминала такие семейные сборища во время купания братьев Николая, а потом Михаила. Именно тогда в ней, едва десятилетней, впервые пробудились материнские чувства: ведь она была крестной матерью Михаила и чувствовала себя особенно ответственной за него.
Все детские помещения отличались простотой обстановки: там стояли венские стулья, обычные столы и этажерки. Ни кресел, ни диванов, никакой роскоши — ни дорогих ваз, ни канделябров. Все функционально, ничего лишнего. В красном углу обязательно иконы — иногда в дорогих окладах. Обычный набор детских комнат состоял из спальни, гостиной, столовой и комнаты няни. После семи лет столовую превращали в классную комнату, поскольку дети начинали питаться за взрослым столом.
Одевали детей довольно просто, без излишней роскоши, в соответствии с семейными традициями и детской модой. Как раз в XIX столетии сформировался специально детский тип костюма. Первые три года жизни мальчиков и девочек одевали одинаково, в так называемые «детские платьица». Дома это могло быть что-то батистовое, светлое, в кружевах и оборочках, а на улице — теплое, шерстяное. Известны фотографии последнего цесаревича Алексея Николаевича в возрасте двух лет, на которых он снят в суконной двубортной курточке и темной юбочке в широкую складку.
В три года мальчики начинали носить штанишки. В первые десятилетия века детский костюм состоял из длинных брюк и коротких курточек; с 1840-х годов в употребление вошли «русские костюмчики»: цветная рубашка-косоворотка и темные брюки, заправленные в сапоги. Широко употреблялись и полувоенного облика «гусарские» курточки, расшитые на груди шнурами. С 1870-х годов до начала XX века широко распространены были костюмчики-«матроски». Постепенно детские штанишки укоротились, и лет до десяти, даже двенадцати мальчики ходили в любое время года в подобии шортов, а длинные брюки сделались признаком взрослости. Все это носили и маленькие великие князья, с тем только дополнением, что у каждого из них, начиная с пяти-семилетнего возраста, имелся и полный комплект разнообразной военной формы — по числу полков, в которые каждый из них был записан.
Александр Михайлович вспоминал: «В тот день, когда мне исполнилось 7 лет, среди многочисленных подарков, поднесенных мне по этому поводу, я нашел форму полковника 73-го Крымского пехотного полка и саблю. Я страшно обрадовался, так как вообразил, что теперь сниму свой обычный костюм, который состоял из короткой розовой шелковой рубашки, широких шаровар и высоких сапог красного сафьяна, и облекусь в военную форму.
Мой отец улыбнулся и отрицательно покачал головой. Конечно, мне иногда позволят, если я буду послушным, надевать эту блестящую форму. Но прежде всего я должен заслужить честь носить ее прилежанием и многолетним трудом».
Тем не менее мальчики довольно регулярно надевали униформу на официальные мероприятия, полковые праздники и в других подобных случаях, а с того момента, как великий князь зачислялся в тот или иной кадетский корпус, он чаще, чем штатское платье, носил форму этого корпуса. Нательное белье меняли часто — во время каждого переодевания. В качестве верхней одежде детям шили одинакового для всех братьев и сестер фасона пальтишки или шубки. «Зимой мы носили бархатные пальто, похожие на боярские кафтаны, отороченные соболем, собольи шапочки с бархатным верхом, гамаши и варежки на резинке, малинового цвета, — вспоминал Гавриил Константинович. — Наши пальто… передавались от старших к младшим».
Слишком старательно следовать моде при русском дворе было не принято. Петербургский двор одевался консервативно и по «вчерашней моде» — ничего эксцентричного, остромодного, неустоявшегося, никакого «последнего крика». Этот принцип прочно внушали и растущим в царской семье девочкам.
