них в скирдах да в амбарах, либо скот им кормят; от такого хозяйства не разживешься. Вот и стали теперь у нас землю-то все распродавать да в Рим на дешевые хлеба переселяться». – «Так вот оно что», – подумал Спурий. На минуту он почувствовал, что крестьянское разорение для него становится понятнее, но немедленно в его уме возник новый вопрос: «А отчего в Риме так подешевел хлеб?» Он знал, что Лукрецию, которая почти никогда не выезжала за пределы родной деревни, об этом спрашивать бесполезно; но как ответ на этот вопрос в его собственной памяти сейчас же всплыла вереница воспоминаний о том, что он видел и слышал в Риме.
Вот он стоит на построенной, еще на его памяти, сейчас же после окончания 2-й Пунической войны, набережной р. Тибра и с ее каменных ступеней, ведущих вниз к самой реке, смотрит на медленно плывущие вверх по течению, тяжело нагруженные заморским хлебом барки; они тихо подходят к римской пристани у подножия Авентинской горы, и там сейчас же начинается шумная и суетливая работа разгрузки: с барок спускают рабов, и они вместе с тут же нанимаемыми за поденную плату носильщиками начинают быстро таскать заморский хлеб в больших кулях к огромным амбарам, выстроенным у самой набережной. Спурий знал, что этот хлеб ежегодно в огромном количестве доставлялся римскому правительству его провинциями – Испанией, Африкой, Сардинией и особенно Сицилией – либо совсем бесплатно в виде дани, либо за очень умеренную плату; ему приходилось слышать и то, что этим привозным (а не покупным крестьянским, как прежде) хлебом римское правительство теперь стало снабжать армию. Он знал, что запасы этого казенного хлеба были так велики, что иногда и римским гражданам он продавался по дешевым ценам на рынке; он вспоминал теперь, как еще в год призыва его к военной службе, он, проходя по рынку, услышал, что по распоряжению великого Сципиона Африканского продается от Римского государства казенный хлеб всего по 2 асса за модий; он помнил, с какой жадностью раскупали его тогда римские граждане по этой баснословно дешевой, как казалось тогда, цене. Но Спурий знал, что не один только правительственный хлеб подходил на этих кораблях к римской гавани; он знал, что торговали им и частные лица – откупщики; про их хлебные дела Спурию приходилось часто слышать в Риме в Хлебном квартале, который он часто посещал во время своих коротких побывок в столице. Спурию вспомнился теперь этот людный и шумный квартал; там длинными рядами стояли похожие на амбары лавки хлебопродавцов, а к ним чуть не непрерывной вереницей тянулись тяжелые подводы с просом, ячменем и пшеницей; около лавок суетились и поденщики-грузчики, и ломовые извозчики, и приказчики, выходившие чаще всего из рабов. Спурий любил посещать этот суетливый, хотя и грязный и пыльный квартал; там он часто завязывал знакомство с бывалыми людьми, которым по хлебным делам приходилось бывать за морем, в тех же местах, куда предстояло отправляться и Спурию в качестве солдата или откуда он только что возвращался, и у них всегда находились общие темы для разговоров. Спурий любил поговорить с ними о своих боевых приключениях, а они рассказывали ему о выгодных хлебных делах своих хозяев; от них Спурий узнал, что в провинциях, особенно в Сицилии, почва баснословно плодородна и дает каждый год такие урожаи, о которых в Италии и думать не приходится; они рассказывали ему, что и издержки по земледельческому хозяйству там очень дешевы, потому что земля уже с давних пор по карфагенскому образцу обрабатывалась рабами, а рабский труд стоит недорого: поэтому-то, объясняли они Спурию, там хлеб можно купить чуть не даром. Особенно дешево, говорили они Спурию, можно купить в провинциях тот хлеб, который платился римским властям провинциальными жителями в виде дани, ведь римскому правительству часто бывало выгоднее и во всяком случае менее хлопотно продать хлеб откупщикам прямо на месте, хотя бы и за бесценок, чем возиться с подрядчиками, которые бы взяли на себя его доставку в Рим. Поэтому-то, объясняли они Спурию, наши хозяева и наживают большие доходы, хоть продают здесь хлеб дешево, втрое и вчетверо дешевле, чем италийские крестьяне.
Все это вспоминалось теперь Спурию, когда он слушал невеселые рассказы своей жены о деревенских бедствиях. Ему ясно становилось, что шумная и оживленная жизнь, которую он видал в одном уголке Рима, у подножия Авентинской горы и в Хлебном квартале, должна была разорением и запустением отразиться почти по всей деревенской Италии. «Да, – думал он, – дело-то просто, и удивительно, как это мне раньше не пришло на ум, что так и должно было быть». Для него выяснялось, что крестьян задавил дешевый привозной хлеб и что никто не купит у них теперь их пшеницы, их проса и ячменя по прежней цене, потому что все это стало гораздо дешевле в провинциях; крестьянам нельзя было рассчитывать теперь на сбыт своего хлеба, а только продажей его они еще и поправляли в прежние времена свои дела. «Так вот от чего крестьянские дворы, – думал он, – полны прогнившим да почерневшим хлебом, вот почему крестьяне бегут теперь из деревни, вот почему запустели наши дома…» И та смутная тревога, которую он чувствовал еще дорогой, теперь разрасталась и заполняла всю его душу…
Прошло несколько месяцев после приезда Спурия на родину, и к первым невеселым впечатлениям от деревенской жизни прибавилось еще чувство скуки и тоскливого одиночества. Ему, привыкшему с молодых лет к шумным лагерным сходкам и к постоянной смене впечатлений во время походов, деревенская жизнь с ее повседневными хозяйственными хлопотами и пересудами казалась слишком скучной и однообразной. Первое время он с удовольствием рассказывал односельчанам о своих походах, приключениях, о виденных им городах и землях, и те с жадным любопытством слушали рассказы бывалого солдата. Но жить только одними воспоминаниями о прошлом Спурий не мог, а новых впечатлений не было. Он уже скоро почувствовал, что слишком рано записал себя в старики и что потребность в полном покое и отдыхе для него еще не наступила. Ему, человеку, только недавно перешагнувшему сорокалетний возраст, были плохой компанией деревенские старики и женщины, из которых по преимуществу теперь состояло взрослое население деревни; а более молодые люди только изредка на короткие побывки показывались в деревню и почти тотчас же опять исчезли оттуда, затем чтобы снова окунуться в бурный и шумный поток столичной или походной жизни.
Приезжал между прочими на короткое время домой и старший сын Спурия. Он уже успел сделать несколько походов с римскими войсками
