к сменовеховству занимала видное и даже центральное место в дискуссии. Дело в том, что одним из вопросов повестки дня был национальный, и доклад по нему делал Сталин. В центре сталинского доклада был вопрос о грузинском национал-уклонизме, и Сталин занял очень жесткую централизаторскую позицию несмотря на то, что Ленин обратился к съезду с письмом, едва ли не требуя роспуска только что созданного СССР. Свою великодержавную позицию Сталин маскировал тем, что резко осудил на словах и русский национализм, и сменовеховство как его форму, связав их воедино. Он сказал, что в связи с НЭПом «национализм русский стал нарастать, родилась идея сменовеховства». Сталин даже утверждал, что «бродят желания устроить в мирном порядке то, чего не удалось устроить Деникину, т.е. создать т.н. единую и неделимую». Странно было слышать это от Сталина, который своим ключевым участием в образовании СССР сам способствовал окончательному воссоединению России, тем более учитывая его позицию по грузинскому вопросу. Сталин должен был отлично понимать, что уже в это время СССР выполняет многие функции «единой и неделимой». Тем не менее, он обрушился на «великорусский шовинизм», который назвал «новой силой», гнездящейся не только в советских учреждениях (как об этом говорил Скрыпник), но и проникшей «в партийные учреждения, бродящей по всем углам нашей федерации. Это ведет к тому, что если мы этой новой силе не дадим решительного отпора, если мы ее не подсечем в корне — а нэповские условия ее взращивают, — мы рискуем оказаться перед картиной разрыва между пролетариатом бывшей державной нации и крестьянами ранее угнетенных наций».
Это заявление очень важно, ибо оно, во всяком случае, показывает, что Сталин хорошо понимал силу русского национализма и сменовеховства, вполне отдавая себе отчет в их значении.
Грозный тон Сталина, однако, не казался убедительным и участникам съезда. Это видно, в частности, из выступления Бухарина, сказавшего по поводу речи Сталина: «Я понимаю, когда наш дорогой друг, т. Коба, Сталин, не так остро выступает против русского шовинизма, и что он как грузин выступает против грузинского шовинизма». Сам же Бухарин резко выступил против «великорусского шовинизма», который он видел прежде всего в русской гегемонии на национальных окраинах. Пока что Бухарин отнесся к сменовеховству с безразличием, но потом оно станет его больным местом, почти так же, как у Зиновьева, оказавшегося на съезде подлинным вождем в борьбе против русского национализма. Его позиция была противоречивой. С одной стороны, он поддерживал своего тогдашнего союзника Сталина и не критиковал его действий в Грузии. С другой стороны, он резко атаковал сменовеховство.
В своей речи по национальному вопросу Зиновьев утверждал, что в стране растет великодержавный шовинизм... «который имеет самое опасное значение, который имеет за собой 300 лет монархии и империалистическую политику».
Зиновьев ссылается на Энгельса, говоря, что нельзя делать ни малейшей уступки шовинизму. Из контекста речи ясно, что сменовеховство и его поощрение Зиновьев считает такой уступкой. «Сейчас, — сказал Зиновьев, — поднимает голову великорусский шовинизм. Когда вас осыпают приятными комплиментами из лагеря сменовеховцев, которые говорят: «Да, мы за Коминтерн, потому что Коминтерн находится на услугах у Кремля и проводит в жизнь идею единой неделимой России», когда вы слышите этакие сомнительные комплименты, когда вы видите, что буржуазия только того и ждет, чтобы мы на этом месте подрались, то это опасно». Зиновьев призывал как можно быстрее «каленым огнем» выжечь, «подсечь головку нашего русского шовинизма», а иначе, предупреждал он, через два-три года попадем в положение гораздо более трудное, «потеряем все, что мы имеем». Борьба со сменовеховством превращалась у Зиновьева в манию, как позже у Бухарина, и нельзя избежать ощущения, что он воспринимал эту борьбу как борьбу за существование.
Впадая в явное противоречие, Зиновьев говорил, что сменовеховство крайне ничтожно.
Резко выступил против «великорусского шовинизма» и Яковлев. Он не упоминал сменовеховства, сведя вопрос к тому, что «хозяйственное единство» в стране осуществляется «осколками старой великорусской буржуазии». Яковлев сказал, что великодержавный русский шовинизм и национализм господствует во всех комиссариатах и проводится русскими и русифицированными евреями.
Съезд принял решение, где содержалась более враждебная оценка сменовеховства, чем на XII партконференции. В нем, в частности, говорилось, что «пережитки (великодержавного шовинизма) ... получают подкрепление в виде новых сменовеховских велико-русско-шовинистских веяний, все более усиливающихся в связи с НЭПом».
Таким образом, был сделан акцент на отрицательных чертах сменовеховства, не уравновешенный ссылками на его полезность.
Троцкий не выступал на съезде по национальному вопросу вообще, но, тем не менее, ухитрился в своем докладе о промышленности с оттенком сочувствия отозваться о евразийстве, согласившись тем самым с основной концепцией этого течения.
«Россию, — сказал Троцкий, — теперь некоторая мудрящая часть заштатной интеллигенции называет Евразией... Как хотите, это в точку попадает..., и Москва наша искони была евразийской, т. е. имела, с одной стороны, архиевропейский характер, даже с намеком на американизм, и в то же время несла на себе черты чисто азиатские».
Троцкий утверждал, что дореволюционный капитал в России имел евразийский характер. Своим реверансом в сторону евразийства Троцкий как-то компенсировал то, что в вопросе о сменовеховстве он был дискредитирован. Он явно хотел продолжать нравиться русским националистам. Он еще не сдался, ибо в это самое время заканчивал книгу «Литература и революция», где наиболее подробно представил свои взгляды на русский национальный вопрос.
Но Троцкий на съезде получил новый удар. Съезд неожиданно резко изменил антирелигиозную политику, душой которой он являлся. А в результате был нанесен смертельный удар по обновленчеству, которое только что поощрялось властями. По существу, происходило то же, что со всеми левыми формами национал-большевизма. Они уже не соответствовали новой политической обстановке.
К началу 1923 г. патриаршая церковь, казалось, прекратила существование. Авторитет обновленческого синода был даже освящен некоторыми восточными патриархами, что исключительно важно в признании иерархии той или иной православной церкви. Патриарх Тихон был низложен, лишен монашеского сана и ждал суда с неминуемым расстрелом. Совершенно неожиданно суд над патриархом, на который были уже разосланы пригласительные билеты, был отложен и вообще никогда не состоялся. Это событие совпало с открытием съезда.
Официальные документы, предшествовавшие съезду, и политический отчет Зиновьева резко различались в оценке политики в отношении религии. Если в предсъездовских документах указывалось на необходимость усиления антирелигиозной политики и на необходимость поддержки обновленцев и т. п., то Зиновьев в докладе выразил в подчеркнуто язвительной форме сомнение в необходимости антирелигиозной кампании в таких размерах. Это заявление полностью противоречило его собственному заявлению на предыдущем съезде, где он нападал на Мартова за его осуждение антирелигиозной политики в СССР.
