Евреи в древности и в Средние века - Александр Ильич Тюменев

лишь обычное явление, но отнюдь не обусловливалось требованием закона [122]. До нас сохранились муниципальные законы городов Салпенсы и Малаки, содержащие в себе между прочим и постановления относительно порядка выборов в городские курии, причем ни одно из этих постановлений не вводит какого-либо земельного ценза. Для включения в состав декурионов, так же, как и для избрания на различные городские должности, необходимо было иметь известный возрастной ценз, именно 25 лет, свободное происхождение, незапятнанное прошлое и не принадлежать к известным считавшимся позорными профессиям. К числу последних причислялись, например, профессия актера, тренировщика гладиаторов. Напротив, торговцы женщинами, общественные глашатаи и служащие при похоронных процессиях могли попасть в декурионы при ус­ловии лишь отказа от своей профессии. Уже самый факт упоминания в законах о городских выборах перечисленных профессий показывает, что о каком-либо земельном цензе не могло быть при этом и речи. Определенный имущественный ценз, правда, существовал, но ценз этот был не земельный и выражался в денежных единицах. Имущественный ценз уже с самого начала вводился, по-видимому, не столько в целях ограничения числа лиц, могущих быть избранными на городские должности, сколько в видах обеспечения исправного несения расходов, связанных с занимаемыми ими должностями. Уже самый акт избрания обходился кандидатам недешево. Еще более значительные расходы несли городские должностные лица по украшению и благоустройству города, представителями которого они являлись. Недаром уже во втором столетии обязанности городских должностных лиц, по признанию одного современного акта, признавались тяжелыми и обременительными, и еще изданный в царствование императора Домициана муниципальный закон города Малаки требовал от избранных кандидатов представления гарантий своей ответственности за финансы города [123]. Если уже в первые времена империи землевладение не являлось обязательным условием для занятия городских должностей, и ценз выражался в денежных единицах, то в еще большей степени то же самое можно сказать относительно последующего времени упадка, когда на декурионах лежала прежде всего денежная ответственность за исправное поступление налогов, когда государственная власть при заполнении списка декурионов предписывала обращать преимущественное внимание на то, чтобы внесенные лица оказывались способными исполнять возложенные на них повинности. При таких условиях государство должны были интересовать не столько недвижимые владения докурионов, сколько именно размеры их движимого имущества.

Если на практике, таким образом, большинство декурионов и принадлежало к землевладельческому классу, то это вовсе не было равносильно тому, что все декурионы должны были быть землевладельцами. Так, в число декурионов постепенно вошли многие августалы, лица в большинстве случаев низкого происхождения, не принадлежавшие к землевладельцам, но зато образовавшие собственно городскую денежную аристократию [124]. Мы имеем поэтому все основания предполагать, что и евреи привлечены были к отправлению обязанностей декурионов не в качестве землевладельцев, но именно как обладатели крупных денежных капиталов. Принадлежность евреев к числу куриалов, являясь свидетельством в пользу наличности в их среде более или менее обширных состоятельных кругов, отнюдь не может служить доказательством распространенности в еврейской среде крупного землевладения.

Заканчивая и, резюмирую наш очерк экономического положения евреев диаспоры в римскую эпоху, мы можем констатировать, что если мы и встречали их в самых различных общественных положениях, на самых различных ступенях общественной лестницы, занятыми различными профессиями, то все же они являлись пред нами всегда в качестве горожан, в качестве представителей городских профессий по преимуществу. Если не численно, то по своему значению наиболее выделялись из среды еврейской диаспоры капиталисты, занимавшиеся торговыми и денежными операциями, хотя в торговых сношениях Римской империи они и не играли еще той выдающейся роли, как в торговле последующей эпохи. Евреев-землевладельцев и тем более земледельцев мы встречаем в это время только на их древней родине, в Палестине. Если к концу империи общий экономический упадок заставлял и евреев диаспоры в отдельных случаях употреблять свои капиталы на приобретение земельной собственности, как мы это видели на примере минорских евреев, то и при таких условиях они оставались верными себе, продолжая жить в городе и ограничиваясь лишь получением со своих поместий земельной ренты.

Прежде чем перейти к следующей эпохе, открывающей собою собственно средневековый период, нам придется остановиться еще на одной стороне жизни еврейской диаспоры в римскую эпоху, именно на тех враждебных отношениях, какие уже с самого начала диаспоры устанавливались между евреями и туземным населением тех местностей, на которые еврейская диаспора распространилась. Вражда и ненависть к евреям отнюдь не составляет исключительной особенности средневекового периода. Корни ее уходят далеко вглубь, в эпоху, предшествовавшую еще возникновению Римской империи. Вот почему выяснение причин этого загадочного явления представляется невозможным без предварительного очерка взаимоотношений, существовавших между евреями диаспоры и народами древнего мира.

Враждебное отношение к евреям в римскую эпоху представляло не менее распространенное явление, нежели в средние века, причем и отдельные проявления этой вражды в ту и другую эпоху оказывались почти тождественными. Более отчетливо и определенно эта вражда выступала, естественно, в главных центрах еврейской диаспоры, сосредоточенных, как мы уже знаем, преимущественно и восточной половине империи. Здесь вражда между евреями диаспоры и массами городского населения других национальностей была исконной. Еще около Головины второго столетия до нашей эры александрийская сивилла говорит уже не только о повсеместном распространении евреев, но и о повсеместной вражде по отношению к ним.

с такими словами обращается автор одного из так называемых сивиллиных стихотворений к еврейскому народу. «Евреи греческих городов, — говорит Ренан, — не были любимы. Постоянно они должны были требовать возобновления своих привилегий, постоянно римские власти должны были посвящать свое время охране их от нападок со стороны туземного городского населения». Еще при Августе ионийские греческие города выступили перед представителем римской власти Агриппой с обвинениями против евреев, настаивая на привлечении их наравне с прочими гражданами к отбыванию военной повинности и на воспрещении празднования субботнего дня. Результаты этого ходатайства получились, однако, обратные. Освобождение евреев от военной службы и право празднования субботы, допускавшиеся до того времени лишь некоторыми наместниками и в отдельных городах греческих провинций, теперь были подтверждены в качестве общего правила. Помимо того, Август предписал наместникам Азии не применять в отношении евреев строгих законов империи об устройстве союзов и собраний.

Такой исход тяжбы между греческим и иудейским населением малоазиатских городов, само собою разумеется, не только не внес успокоения, но, напротив, мог лишь способствовать дальнейшему обострению взаимного ожесточения. Глухая затаенная вражда с этого времени зачастую переходит в открытые