Лукасиньский развивает мысль, что евреев деморализуют только гнет и бесправие; они были полезны краю в золотой век Казимира Великого и Сигизмунда Старого, когда к ним относились дружелюбно. Автор бичует двуличие шляхты, упрекающей евреев в разорении крестьянства тою водкою, которую еврей продает из арендованного у пана же шинка. Лукасиньский верит, что евреи станут хорошими гражданами, если их приобщат к гражданской жизни, основанной на демократических началах.
Слабые еврейские отклики ворвались в этот хор польских голосов. Какой-то раввин Моисей бен-Авраам в брошюре «Голос народа израильского» («Glos ludu izraelskiego») явился выразителем мнений ортодоксии. Он просит поляков не вмешиваться во внутренние еврейские дела: «Вы не хотите признать нас братьями, так уважайте же нас, как отцов! Всмотритесь в ваше родословное дерево с ветвями Нового Завета, и вы найдете в нас свои корни». Нельзя навязывать еврейству польскую культуру. Как ни дика мысль об изгнании евреев из Польши, гонимый народ скорее примирится с этим, чем с отречением от веры и обычаев предков». Настроение передовых евреев выразил молодой варшавский учитель, впоследствии известный поборник ассимиляции, Яков Тугендгольд (в книжке «Иерубаал, или Слово о евреях»). Евреи, по его мнению, начали уже приобщаться к польской культуре, и правительство может усилить это движение путем допущения «отличившихся» на государственную службу.
В то время как на верхах общества рассуждали о еврейском вопросе, в темных низах народа поднялось опасное брожение. В разных местах Царства Польского (Межиречье, Влодава и др.) появились вдруг «жертвы ритуального убийства» в виде найденных детских трупов, почему-то сразу обнаруженных в пасхальные дни 1815 и 1816 гг. Начался ряд судебных процессов. По оговору хватали неповинных людей, томили годами в тюрьмах и допрашивали, хотя и без инквизиционных приемов старой Польши. Неизвестно, чем бы кончилась вся эта вакханалия суеверия, если б не раздался окрик из Петербурга. Благодаря энергичному ходатайству еврейского «депутата» Зонненберга и содействию Новосильцева министр духовных дел Голицын потребовал, чтобы в Царстве Польском точно применялся указ 1817 года, запрещавший произвольное внесение ритуального элемента в уголовные процессы (выше, § 21). Это спасло десятки узников и положило конец гнусной агитации.
В варшавском сейме 1818 года отразилось настроение польского общества: перевес юдофобских элементов в сейме бил в глаза. В замечаниях депутатов на отчет правительства встречается прямое обращение к Александру I с «мольбою», чтобы царь приказал внести в следующий сейм «проект еврейской реформы», долженствующий спасти Польшу от чрезмерного роста племени, которое составляет седьмую часть всех жителей и с течением времени превзойдет численностью (?) христианское население. Пока же сейм в полном согласии с правительством нашел домашний способ разрешения еврейского вопроса: Государственный совет автоматически продлил тот суспенсивный закон 1808 года, который на десять лет приостановил по отношению к евреям действие статьи конституции о равенстве граждан (том I, § 43) и срок которого кончался в 1818 году.
В начале 20-х годов затих шум по еврейскому вопросу в польском обществе и литературе, но зато усилилось брожение в самом еврейском обществе. Та группа ассимилированных, которая демонстративно выделяла себя из массы, как особый класс «старозаконных», или «поляков Моисеева закона», занимала в варшавской общине весьма влиятельное положение; она состояла из банкиров и богатых купцов и имела в своих рядах несколько европейски образованных людей. Тяготея к германским образцам, эти люди стремились к уничтожению национальной обособленности, которою попрекали еврейскую массу ее враги. Чтобы вступить в обетованную землю равноправия, они считали нужным уничтожить широкую кагальную автономию и реформировать еврейскую школу в смысле ее ополячения. В 1820 году появилась анонимная польская брошюра: «Просьба, или Самооправдание людей ветхозаветного исповедания», в которой говорилось, что корень зла — в катальной организации, в старшинах, раввинах и погребальных братствах, распоряжающихся податными суммами бесконтрольно, угнетающих народ «херемами» и вообще злоупотребляющих своей властью; необходимо уничтожить власть кагала и ограничить общинное самоуправление. Понравились эти слова в правящих кругах Польши: там уже давно носились с мыслью о сокращении кагальной автономии, а тут «сами евреи» об этом просят. И вот рядом декретов наместника и предписаний комиссии духовных дел и просвещения (1821) был совершен разгром старой общины, в которой, несомненно, устарели формы самоуправления, но не его национальный принцип. Все эти меры были санкционированы царским указом (1 января 1822 г. по новому стилю) об уничтожении кагалов и замене их «божничными дозорами», т. е. молитвенными правлениями, круг деятельности которых строго ограничен религиозными и благотворительными делами. Божничный дозор состоял из раввина, его помощника и трех выборных старост («дозорцы»); избирательное право обусловливалось (с 1830 г.) имущественным цензом. На первых порах возмущенное сокращением автономии большинство общин, или «гмин», относилось враждебно к «дозорам»; избранные в члены этих правлений отказывались вступать в должность, так что властям приходилось назначать членов; но с течением времени общины примирились с новым порядком.
В Варшаве новый порядок усилил влияние группы «старозаконных» на общинные дела. Эта группа вскоре стала в близкие отношения к варшавскому правительству и вместе с ним творила культурную реформу еврейства. В 1825 г. был учрежден в Варшаве особый комитет по еврейским делам, названный Комитетом старозаконных; сам комитет состоял из польских чиновников, но при нем находилась совещательная комиссия (izba doradcza) из пяти еврейских представителей и пяти кандидатов к ним. В состав комиссии вошел известный математик Авраам Штерн, один из немногих просвещенных варшавян того времени, не отрекшихся от национальных идеалов. Комитет старозаконных задался широкими целями: цивилизовать евреев и очистить иудейскую религию от предрассудков. Первым делом его было учреждение в Варшаве Раввинского училища для подготовки образованных раввинов, учителей и общинных чиновников. Программа училища была рассчитана на ополячение воспитанников (язык преподавания польский, учителя преимущественно христиане). Поэтому, когда училище было открыто (1826), Штерн отказался занять там предложенный ему пост директора и уступил его Антону Эйзенбауму, крайнему ассимилятору. Как подготовляли раввинов в училище, видно из того, что преподавателем древнееврейского языка и Библии состоял там Авраам Бухн е р, составитель еврейского катехизиса («Jessode hadat»), прославившийся памфлетом против Талмуда («Die Nichtigkeit des Talmuds»). Этот учитель был рекомендован юдофобом, аббатом Киарини (Chiarini), который, как будто в насмешку над евреями, попал в члены Комитета старозаконных, призванного заботиться об образовании еврейского юношества. Профессор восточных языков в Варшавском университете, Киарини читал там также курс лекций о иудаизме. Плодом этих чтений была изданная им в 1829 г. на французском языке книга, под заглавием «Теория иудаизма» («Theorie du judaisme») — памфлет на Талмуд и раввинизм, двойник «Разоблаченного иудейства» Эйзенменгера. Киарини дошел до того, что повторил и гнусную ложь об употреблении христианской крови евреями. Против «Теории
