вражды к евреям следует искать не столько в религиозной нетерпимости по отношению к ним, являющейся лишь идеологическим выражением этой вражды, сколько в тех особых условиях, в каких протекала жизнь евреев диаспоры, и в тех особых отношениях, в какие они были поставлены к окружающему населению.
Но эти особые условия нам уже известны: это прежде всего условия специально городской жизни, превратившие евреев диаспоры в городских жителей, в горожан по преимуществу. В этом отношении, как мы уже знаем, целая пропасть лежала между евреями, покидавшими родную страну, и евреями Палестины, продолжавшими оставаться по-прежнему прежде всего земледельческим народом. И представители других национальностей, например, греки и сирийцы, под которым следует разуметь прежде всего жителей древних финикийских городов, были рассеяны в той же Римской империи, быть может, не в меньшей степени, нежели евреи, но они являлись выходцами из местностей с давнишним торговым прошлым, с развитой городской жизнью и приносили с собою на чужбину навыки и привычки, усвоенные еще на родине, с которою к тому же в большинстве случаев не порывали всяких связей, по крайней мере, в той же степени, как евреи. Для последних не существовало ни экономических, ни социальных связей с родиной. Единственным связующим началом для всех евреев оставался иерусалимский храм, представлявший равно чтимую святыню как для жителей Палестины, так и для наиболее отдаленных представителей диаспоры. Как ранее вавилонские изгнанники, так в описываемую эпоху римские евреи считали своей священной обязанностью поддерживать иерусалимский храм своими пожертвованиями. С разрушением иерусалимского храма при Тите порвалась и эта последняя связь евреев диаспоры с их древней родиной, и с этого времени палестинские и внепалестинские евреи все более обособляются одни от других, образуя в конце концов как бы две различные нации, из которых первые с течением времени совершенно растворились в потоке завоевателей, беспрерывно наводнявшем страны востока, в то время как евреи диаспоры сохранили и до настоящего времени те же типичные национальные черты, какие они усвоили себе еще в шестом столетии до нашей эры со времени вавилонского пленения.
Экономическая и социальная жизнь древности, как и в средние века, базировалась почти исключительно на замкнутом городском хозяйстве. Образование эллинистических монархий и впоследствии всесветного римского государства не внесло каких-либо заметных изменений в этом отношении, и мы видели уже, как мало торговля империи, при всей своей относительной значительности, затрагивала устои народного хозяйства. В основе последнего по-прежнему лежали, с одной стороны, крупное землевладельческое, с другой — замкнутое городское хозяйство.
При такой экономической замкнутости, естественно, всякий чужеземец, являвшийся в город хотя бы даже из соседнего города или местечка, представлялся не только лишним, но в большинстве случаев и нежелательным гостем. Правда, в древности эта замкнутость и вместе с тем неприязненное отношение ко всякому чужеземцу не достигали такой исключительной степени, как в средние века, однако и в городах античного мира чужеземные и даже иногородние поселенцы были только терпимы и, не пользуясь гражданскими правами наравне с другими жителями города, в то же время в свою очередь должны были подчиняться местным законам и установлениям. Положение их в чужом городе было далеко не обеспеченным и вполне зависело от того или иного отношения к ним со стороны постоянного городского населения. Вот почему торговцы и другие лица, приезжавшие в чужой город и тем более по тем или иным причинам поселявшиеся в нем, не чувствуя под собою твердой почвы и не всегда даже будучи ограждены защитой закона, предпочитали держаться вместе со своими земляками и не только селились в одном и том же квартале, по и образовывали с этою целью между собою специальные союзы и корпорации. Особенно рельефно эта тенденция выступала в средневековую эпоху, когда, впрочем, и самая замкнутость городского хозяйства проявлялась с большей силой, нежели в древности. Союз ганзейских городов, поселения итальянцев и прежде всего генуэзцев и венецианцев в городах Леванта, «союз итальянских купцов, посещающих ярмарки Шампани и Франции», представляют собою лишь наиболее яркие примеры этого всеобщего в средневековую пору явления [127]. Если в древности такая тенденция к образованию союзов между соплеменниками или согражданами, попадавшими в чужие края, и не была, быть может, столь же всеобщей, как в средние века, все же она засвидетельствована достаточным числом фактов. Так, нам известны поселения греческих купцов в Египте и финикийских городах. Многочисленные жившие в Афинах иностранцы образовывали такие же союзы по национальностям. Таковы были, например, финикийская и египетская колонии, имевшие в Афинах храмы своих национальных богов и свободно отправлявшие в них свой культ. На острове Делосе также существовала египетская колония, пользовавшаяся свободой культа, правом собраний и многими другими правами. Ту же тенденцию к объединению наблюдаем мы одинаково и в римскую эпоху. «Товарищества александрийских купцов находились во всех больших торговых пунктах, и их корабли во всех гаванях... сирийские купцы и сирийские фактории были распространены повсюду в гаванях Италии, как Порт, Неаполь, Равенна и многочисленнее всего в Путеолах. Одна испанская надпись называет представителя союза сирийцев в Малаге».
Вспомнив все те неблагоприятные условия, в каких оказывались в древности и впоследствии в средние века люди, заброшенные в чужие края, так же, как и то в общем неприязненное отношение, какое встречали они со стороны туземного населения, представим теперь себе положение евреев диаспоры, являвшихся повсюду, где бы они ни жили, чужеземцами с самого момента своего рождения. Неблагоприятное положение евреев в качестве прирожденных, так сказать, чужеземцев в значительной мере ухудшалось еще тем обстоятельством, что они образовали нацию горожан, буржуазию, третье сословие в условиях жизни древности, когда не произошло резкого разрыва между городом и деревней [128], в обществе, где сильный землевладельческий класс образовал и верхний слой городского населения, где, следовательно, для буржуазии в собственном смысле слова не было места. При таких условиях евреи по отношению к массам прочего городского населения составляли не только чуждое, но и чужеродное образование, а это обстоятельство в свою очередь не могло не увеличивать взаимного непонимания, а следовательно, и чувства взаимной неприязни. Неприязнь по отношению к чужеземцам обусловливалась прежде всего опасением возможной с их стороны конкуренции на поприще торговой и ремесленной деятельности, и естественно, что вытекавшее из подобных оснований неприязненное чувство должно было быть особенно сильным именно в отношении евреев, поколениями развивавших в себе склонности к разного рода специально городским профессиям. Это же самое обстоятельство, отдалявшее евреев от массы остального городского населения, в то же время немало способствовало их взаимному сближению и единению между собою. Евреи внутри империи образовали не только особую нацию,
