позорной политики поднял свой голос популярный писатель Франции, изобразитель ее современного быта, Эмиль Золя. Он опубликовал в газетах резкий протест в виде письма на имя президента республики Фора (Faure) под заглавием «Я обвиняю» («J’accuse»). Золя обвинял министров, генералов и военных судей в ««совершении величайшего преступления против человечности», жертвою которого является невинный узник Чертова острова. «Я обвиняю, — писал Золя, — первый военный суд в нарушении закона, в осуждении обвиняемого (Дрейфуса) на основании секретного документа. Я обвиняю второй военный суд в том, что он прикрыл это беззаконие и в свою очередь совершил преступление, оправдав заведомого преступника (Эстергази)». Протест Золя произвел в стране огромное впечатление. На скамью подсудимых было посажено все военное ведомство, идол милитаристической Франции. Золя был предан суду присяжных и приговорен за оскорбление военного суда к тюремному заключению на год с уплатою штрафа; кассационный суд утвердил этот приговор, и формально не мог иначе поступить: романист бросил людям обвинение в подделке документов, не имея возможности это доказать, так как секретные документы находились в руках самих обвиняемых и, как военная тайна, не подлежали оглашению. После приговора суда Золя бежал в Англию, чтобы не доставить новой радости врагам правды и выжидать вдали от Парижа исполнения своего пророчества: «Правда идет, и ничто ее не остановит» (La vérité est en marche etc.).
Вся тяжесть борьбы за правду легла теперь на полковника Пикара. За первые свои попытки в деле разоблачения патриотических подлогов он подвергся гонениям от своего военного начальства, но все-таки продолжал свою работу. В открытом письме на имя премьер-министра Бриссона он изъявил готовность доказать, что тайный документ о «шпионе-еврее» сфабрикован в генеральном штабе, а запись о «каналье Д.» относится не к Дрейфусу, а к другому лицу. Но доказательства Пикара не хотели слушать в военном министерстве и предпочли упрятать искателя правды в тюрьму... Между тем произошло событие, которое поколебало антидрейфуса рскую позицию даже в военных кругах. Главный подделыватель Анри вынужден был сознаться перед своим начальником Буадефром, что документ о «шпионе-еврее» им подделан ради патриотической цели — спасения чести армии. Заключенный в тюрьму Анри, предвидя раскрытие других своих подлогов, перерезал себе горло бритвою и умер (31 августа 1898). В то же время бежал за границу и Эстергази, которому теперь грозила опасность заместить Дрейфуса на Чертовом острове. Всем честным людям стало ясно, что пересмотр дела Дрейфуса неизбежен, но прежде, чем это было достигнуто, французским евреям пришлось пережить еще немало тревог.
Опасаясь раскрытия своих преступлений, антисемиты и антиреспубликанцы развили в стране бешеную агитацию. 1898 год был печальнейшим в новейшей истории Франции. После опубликования письма Золя, вскрывшего больные места французского патриотизма, юдофобские манифестации приняли буйные формы. В Париже толпа на улицах кричала: «Смерть жидам! Плевать на Золя!» Антисемитские банды, организованные Дрюмоном и его компанией, разбивали в Париже окна еврейских магазинов и врывались внутрь лавок и мастерских, разрушая там обстановку (январь). В провинциальных городах (Бордо, Марсель, Лион и др.) буяны, среди которых местами выделялись студенты, повторяли эти «патриотические» подвиги. Под влиянием охватившего страну ярого шовинизма прошли в мае того же года выборы в парламент. От кандидатов требовалось строгое исповедание культа армии и недопущение пересмотра дела Дрейфуса. В палату депутатов было избрано много клерикалов и антисемитов, в том числе и Дрюмон. Они объединились в парламентскую фракцию «националистов», которая вела отчаянную борьбу с республиканцами-радикалами и социалистами.
Наибольшие безобразия совершались антисемитами в Алжире. Там смута дрейфусиады развязала руки тем, которые давно искали повода расправиться с евреями. Еще в 1897 г. алжирские антисемиты организовали в главных городах (Алжир, Оран, Константина) «антиеврейские лиги», рассылавшие своих агитаторов по провинции. Издавались уличные листки («Antijuif» и др.), действовавшие на самые низменные инстинкты толпы. Студенты университета в городе Алжире не позволили вновь назначенному профессору-еврею Леви читать лекции по правоведению, оскорбили ректора и разбили окна в помещении редакции газеты, протестовавшей против этих безобразий. В провинции Оран толпа, состоявшая из сброда французов, итальянцев, испанцев и арабов, разрушала синагоги и еврейские дома и грабила имущество. Страсти особенно разгорелись в 1898 году. Парижские демонстрации по поводу протеста Золя тотчас отозвались в столице Алжира погромом и избиением евреев на улицах. «Мы разрубим каждого еврея надвое, — говорили агитаторы с юмором палачей, — и тогда число евреев удвоится». Вождем погромщиков был юный авантюрист-итальянец Макс Режис. Он был арестован и предан суду, но толпа устроила враждебную демонстрацию против арестовавшего его губернатора, а суд оправдал Режиса. Приезд Дрюмона в Алжир, где на парламентских выборах была выставлена кандидатура этого папы антисемитизма, еще более усилил здесь антиеврейскую кампанию. Парижский гость имел удовольствие видеть, как хорошо проводятся в жизнь его заветы в африканской колонии. Торжествующие антисемиты послали Режиса в Париж, чтобы объяснить там по-своему причины беспорядков и ходатайствовать об отмене закона Кремье о равноправии евреев в Алжире.
Между тем драма дрейфусиады во Франции близилась к концу. После самоубийства Анри и бегства Эстергази пересмотр рокового процесса был неминуем, и министерство Вальдека-Руссо в согласии с новым президентом республики Лубэ решилось на этот шаг. Высший кассационный суд признал наличность баззаконий в первоначальном ведении следствия и передал дело на новое рассмотрение военному суду в Ренне (Rennes). Туда привезли узника с Чертова острова, измученного пятилетним заключением. Дело разбиралось в августе и сентябре 1899 года, при страстной борьбе партий в стране. Дрейфусары с волнением ждали торжества правды и развили сильнейшую агитацию в своей прессе («Siècle», орган Клемансо «Aurore» и др.). Националисты же кричали, что оправдание Дрейфуса опозорит Францию перед всем миром, ибо это переложит вину на голову шефов армии. Чтобы спасти свою репутацию, эти шефы — бывший военный министр Мерсье и его преемники — упорно доказывали на суде виновность Дрейфуса. Адвокат подсудимого, прославленный Лабори, в блестящих речах разбил все гнилое здание обвинения, построенное из поддельного материала. Судьи понимали, что правда на стороне защитников Дрейфуса, но они находились под давлением националистического террора. Во время самого суда в Ренне какой-то фанатик покушался убить Лабори на улице; адвокат остался невредим, но преступнику дали возможность скрыться. Было ясно, что культ военного Молоха требует новой жертвы — новой судебной лжи. И реннские судьи большинством голосов (5 против 2) вынесли такой двусмысленный приговор: Дрейфус виновен, но заслуживает снисхождения; он присуждается к десятилетнему заключению в крепость, но суд предлагает президенту республики помиловать осужденного. Этот явно неискренний приговор возмутил дрейфусаров, которых больше интересовало торжество правды и справедливости, чем личная судьба еврейского капитана. Адвокат Лабори убеждал
