Венгерский король, насколько об этом можно судить по тем привилегиям, которые получили от него подчинившиеся ему города, действительно мог «прельстить» далматинцев, только что вкусивших от «благ» венецианской супрематии. Король предоставил им право не платить ни ему, ни его преемникам никаких других податей и налогов, кроме двух третей торговых пошлин; они получили право избрания духовенства и лиц городского самоуправления; в их пользу шли налоги и пошлины с иностранцев, прибывавших в их порты морем; от них самих зависело разрешать или не разрешать иностранцам селиться в пределах их общин; наконец, во время пребывания короля в пределах городской черты, жители по собственному усмотрению размещают на постой его свиту.[1018] Таким образом Коломан, как потом и его преемники, совершенно не вмешивался в экономическую жизнь далматинских городов, предоставляя им в этом отношении полный простор, чего как раз не могла сделать Венеция. Для континентальной Венгрии, основу экономики которой составляло сельское, тогда еще мало товарное, хозяйство, торговые далматинские города не являлись конкурентами, а были в известной мере необходимым дополнением в ее народном хозяйстве; для Венеции же, вся жизнь которой была на море, приморские далматинские города были опасными соперниками и в морской торговле, и в морских промыслах, в частности таком, как добывание соли. Экономическая политика Венеции, поэтому, должна была быть прямо противоположной политике венгров и жизненным интересам далматинцев. Здесь-то и кроется причина и быстрых успехов Венгрии в Далмации в начале XII в., и того упорства, с которым далматинские города стремились вырваться из когтей крылатого льва св. Марка и стать под защиту венгерской короны. Мы, поэтому полностью отвергаем все те соображения, по которым один новейший историк Далмации, Войнович, считает, что венгры «претили» далматинским городам, тем более, что среди этих «соображений» фигурируют также и такие, как «несовместимость расы», «преобладание бюрократии» в системе венгерского управления.[1019]
Политика венгров проложила им дорогу к дальнейшей экспансии в Далмации: венгерской короне вскоре подчинились Шибеник, Нин, Клисен, Скордона. Подчинение это, по сообщению автора жития св. Иоанна, было добровольным.[1020] Еще несколько позднее, когда венгры, воспользовавшись перевозочными средствами, которые дали им признавшие их супрематию далматинские города, стали распространять свое влияние и на острова Далматинского архипелага, то они опять не встретили никакого сопротивления. Таким образом, им подчинились тогда даже острова северной части архипелага, Раб, Крк и Црес, где венецианское влияние, казалось, было особенно устойчивым. Это произошло около 1111 г.[1021]
Этою же политикой объясняется и то обстоятельство, что в последующей борьбе за важнейший город в северной части далматинского побережья, Задар, Венеция всегда была вынуждена овладевать им силой, учиняя порой суровые расправы с его непокорными жителями, тогда как венгры очень легко возвращали себе его верность. Не далее как в 1104 г., когда в Задаре началось движение против нового суверена, — несомненно благодаря венецианским проискам, — конфликт был улажен мирным путем, несмотря на энергичную провенецианскую пропаганду и личное руководство сопротивлением епископа, Иоанна из Трогира: Задар вновь признал суверенитет венгерского короля, и Коломан милостиво беседовал с прелатом-воином.[1022]
Таким образом в течение одного десятилетия Венеция потеряла все свои далматинские владения, которые ей удавалось так или иначе время от времени держать в своих руках в течение XI столетия… Только в Истрии влияние св. Марка, по-видимому, по крайней мере в некоторых городах, продолжало сохраняться, — у нас нет сведений, чтобы Венеции силой оружия или иным путем в ближайшие годы приходилось отстаивать здесь свои позиции.
Останавливает на себе внимание тот факт, что Венеция столь долгое время терпеливо созерцала, как далматинские города один за другим покидали ее знамя и становились под покровительство венгерского короля. Объяснение этому факту мы находим в общей политической ситуации, которая сложилась тогда для республики св. Марка. Она по горло в это время увязла в восточных делах, связанных с первым крестовым походом, в котором Венеция приняла участие — мы об этом уже говорили — с 1099 г.; в 1101 г. она должна была помогать графине Матильде против всегдашней своей соперницы Феррары; несколько позднее она должна была откликнуться на призыв императора Алексея, своего давнего союзника, который в это время готовился к борьбе с Боемундом Тарентским, причем нельзя было и думать об отказе, так как ходили слухи о быстрых успехах, которые делали пизанцы на берегах Босфора[1023]; около этого же времени у нее возник конфликт с Падуей из-за старого вопроса относительно регулирования нижнего течения Бренты и около того же времени начались недоразумения с Тревизо и Равенной[1024]; наконец, ко всему этому надо добавить катастрофу, постигшую Маламокко, которая как раз произошла в это время, и грандиозный пожар на Риальто в 1106 г., уничтоживший значительную часть центра дуката.[1025] Все это вместе взятое заставило политиков св. Марка быть терпеливыми и откладывать счеты с венграми до более благоприятного времени.
Аналогичными же были причины, по которым далматинские города не получили в это время никакой помощи от своего верховного сюзерена, императора Восточной империи. Император Алексей также должен был молча созерцать, как венгры присваивали себе старинное достояние империи. Едва только Алексей устранил угрозу со стороны «Сицилийского дракона», как ему пришлось вести ожесточенную борьбу с турецкой опасностью в виде концентрированного наступления феодала и пирата из Малой Азии Чахи — с востока и печенежских орд — с севера. Едва было покончено с этой угрозой, как появилась новая: в 1095 г. началась проповедь первого крестового похода, в 1096 г. на территории Византии появились банды Петра Амьенского, а затем стали подходить и «организованные» крестоносные ополчения. Обстоятельства потребовали далее участия в крестоносном движении и военных операциях в Малой Азии. Еще позднее возникла угроза со стороны авантюристических планов Боемунда Тарентского, и руки у Византии еще раз были связаны.
Венгры хорошо выбрали момент для реализации своих захватнических планов.
* * *
Естественные условия венецианского дуката ориентировали его хозяйственную жизнь на море. Это дало решительный перевес в социально-политической борьбе той общественной группе, хозяйственное интересы которой тесно были связаны с морем и морскими промыслами. Те трибунские фамилии, которые устремляли свои взоры в сторону континента и феодальных рент после длительного сопротивления вынуждены были к началу IX в. признать себя побежденными.
Внешним выражением этой победы «торговой партии» для внутренней политики Венеции был своеобразный синойкизм отдельных островных поселений и образование дуката, республики с дуксом или дожем во главе, в принципе избираемым пожизненно. В политическом смысле это была победа идеи централизованного государства над идеей феодального сепаратизма. Для внешней политики Венеции эта победа означала ее ориентацию на Восток, причем ближайшим практическим выражением этой политики была неизменная дружба республики с Византией и совместная с нею борьба против тех ее врагов, которые были или могли быть потенциальными противниками и самой Венеции. Первоначально это были арабы, позднее норманы. В обоих этих случаях это была оборонительная политика, диктовавшаяся необходимостью защиты свободы коммуникаций с Востоком.
Объединение и экономическое усиление правящего класса в Венеции дало ему возможность способствовать довольно долгое время усилению власти дожей, поскольку они олицетворяли идею централизации и поскольку они не могли еще быть опасными для него самого. Это — для внутренней политики. Для политики внешней возраставшая мощь партии арматоров и купцов имела то значение, что она энергично, начиная с конца X в., активизируется и из оборонительной превращается в наступательную, захватническую. Международная обстановка для претворения в жизнь такой политики была исключительно благоприятной: обе империи — каждая по своему — были слабы; в Италии царил феодальный хаос, обессиливавший здесь ближайших соседей Венеции; едва ли лучше было положение и в областях ближайшего соседства республики с Востока, по восточному побережью Адриатики.
Идея территориальной экспансии практически пригодное и целесообразное, т. е. экономически выгодное и политически возможное, осуществление могла найти пока только на этом побережье, в Истрии и Далмации. Опираясь на провенецианские элементы населения истрийских и далматинских городов, т. е. главным образом, если не исключительно, на духовенство, Венеция создает себе, начиная, примерно, с середины X в., опорные пункты в таких городах Истрии, как Каподистрия, Пула и Паренцо. Наступление в область далматинского побережья, предпринятое в самом конце этого столетия, было заботливо дипломатически подготовлено и представлено в благовидной форме защиты далматинских городов от славянских пиратов по просьбе самих этих городов. Практическим результатом этой политики было признание венецианского верховенства со стороны Задара, Трогира, Сплита и островов — Раба, Цреса, Крка.
