АК в свою очередь попыталась принять участие собственными военными силами в некоторых сражениях, в особенности в районе Львова и Вильно, которые советская сторона считала своими. Однако удельный вес польских отрядов был крайне невелик, а политическое значение их участия в боях — ничтожно. После освобождения этих районов от немцев перед отрядами АК, отказывавшимися признавать советское командование, была поставлена альтернатива: вступить в новую польскую армию или сдать оружие. Иного пути у командования советских войск не оставалось, так как оно никоим образом не могло терпеть, чтобы в прифронтовой тыловой полосе оставались пусть даже пока пассивные, но враждебно настроенные вооруженные формирования (достаточно было забот из-за банд украинских националистов)[14].
В момент обострения этих политических разногласий центральное командование АК приняло решение — столь же поспешное, сколь трагическое: начать 1 августа восстание в Варшаве. Это было политически безответственное предприятие; беззаветное участие в нем народных масс придавало ему героический характер, но не делало менее безнадежным. В намерениях инициаторов восстания оно должно было быть направлено не только против немцев, но и против политики /195/ СССР, так как цель его состояла в том, чтобы водворить в Варшаву лондонскую администрацию за несколько часов до прихода Красной Армии. Но с самого начала восстания стало ясно — а руководители АК сознавали это и раньше, — что оно сможет победить только благодаря подходу тех самых войск, против которых восстание было нацелено и с которыми преднамеренно не было установлено никакого контакта[15].
Поведение Москвы по отношению к Варшавскому восстанию породило позже множество дискуссий. Нет сомнения, что Сталин знал его истинные цели и был исполнен решимости не допустить их осуществления. Поэтому, руководствуясь скорее политическими, нежели военными соображениями, он наложил жесткий запрет на оказание помощи восставшим путем сбрасывания им грузов с самолетов[16]. Однако в свете всех известных до сего дня документов необоснованным выглядит обвинение СССР в том, что его войска прекратили наступление, когда вот-вот должны были достичь польской столицы, специально для того, чтобы дать гитлеровцам возможность подавить восстание[17]. Если уж быть точным, то Красная Армия не столько остановилась, сколько была отброшена назад контрударом немцев на подступах к Варшаве. Изнуренные предшествующим длительным наступлением советские части, не знавшие передышки с начала операции по освобождению Белоруссии, продвигались теперь с большим трудом либо даже вынуждены были переходить к обороне. На этот счет сходятся и польские, и советские, и немецкие источники, а также оценки непредубежденных наблюдателей[18]. Сталин, если уж на то пошло, был убежден в политическом выигрыше, который принес бы ему приход его войск в восставшую Варшаву в такой момент, когда всем было ясно, что только они и могут принести спасение[19]. Воспоминания генералов (причем воспоминания Рокоссовского, которому предстояло брать Варшаву, совпадают с тем, что он говорил и в те дни) свидетельствуют о том, что в советских штабах царило тогда сильнейшее раздражение по поводу вставших на пути наступлении трудностей и той политической цены, которой за них приходилось расплачиваться[20]. Войска Рокоссовского достигли Праги, предместья Варшавы на правом берегу Вислы, лишь 13 сентября. Сталин тогда решил использовать авиацию для снабжения восставших. Польская армия попыталась форсировать реку. Но восстание было уже при последнем издыхании: немцам не составило большого труда подавить его последние очаги и одновременно отразить попытку переправы[21]. 2 октября державшиеся еще опорные пункты повстанцев прекратили сопротивление. В отместку немцы разрушили город и депортировали уцелевших жителей.
Поражение Варшавского восстания ознаменовало крах АК и всего политического лагеря лондонской эмиграции. В разоренной стране, преодолевая бесчисленные трудности, люблинские власти приступили к организации гражданской жизни в освобожденных районах. Без промедления началось проведение аграрной реформы. /196/ Предпринимались усилия воссоздать государственный аппарат. Опираясь, как и прежде, на помощь СССР, новое правительство занялось организацией собственных вооруженных сил: наряду с армией, пришедшей с боями из Советского Союза, выросла вторая польская армия. Начала складываться и польская авиация. Сталин планировал было создание и третьей армии с тем, чтобы образовать целый польский фронт, но вынужден был отказаться от замысла из-за того, что — как сообщают советские источники — ощущалась нехватка офицеров, которые в подавляющем большинстве своем находились в лагере лондонских эмигрантов. Как бы то ни было, к концу войны новые польские вооруженные силы, бесспорно, превосходили численностью и мощью далекие части Андерса[22]. В то время как люблинское правительство, позже перебравшееся в варшавские руины, получало все более широкую поддержку в стране, АК по необходимости была обречена на распад: отчасти потому, что ее деятельность свертывалась по приказу ее собственных вождей, отчасти же потому, что она попала под запрет советского командования. Подпольное ядро ее руководства во главе с генералом Окулицким, оставленное в Польше для борьбы с Красной Армией, было арестовано и несколько месяцев спустя осуждено на процессе в Москве[23]. Так в условиях крайней политической напряженности новому правительству Польши удалось приступить к реальному руководству страной.
Бенеш, Готвальд и Словацкое восстание
Варшавское восстание было не единственным, сопровождавшим наступление Красной Армии в этот период лета — осени 1944 г. Не было оно и единственным восстанием, окончившимся поражением и военным неуспехом советских войск. Столь же неудачным оказался и исход Словацкого восстания, хотя оно оставило после себя меньше взаимных обид и обвинений. Что касается Словакии, то у Москвы не былo причин для подозрений политического свойства. Еще в начале года, сразу же после заключения советско-чехословацкого соглашения на случай вступления советских войск на территорию Чехословакии, правительство Бенеша информировало советских руководителей, что в Словакии следует ожидать восстания и что, когда оно начнется, повстанцам нужна будет помощь извне. Правда, конкретные предложения Бенеша не могли быть осуществлены, так как превосходили реальные возможности Советского Союза: советское командование выдвинуло поэтому иной вариант плана[24]. Как бы то ни было, однако стороны приступили к координации своих действий. Словакия в тот момент еще не была оккупирована немцами; словацкая армия, хотя и поставленная под начало профашистского правительства монсеньора Тисо, искала удобного случая повернуть фронт на 180% — именно армия и должна была составить главную вооруженную силу восстания.
В Словакии, как и в других странах, сталкивались противоборствующие политические течения. Руководители антифашистского лагеря /197/ стремились к тому, чтобы словацкая нация получила после войны автономию и обладала в едином чехословацком государстве таким же статусом, что и чехи; они требовали, иначе говоря, улучшения положения Словакии по сравнению с тем, какое было в довоенной республике при президенте Бенеше. У коммунистов с Бенешем установилось сотрудничество в войне против немцев, поддерживавшееся как в Словакии, так и в Чехии; вместе с тем не прекращалась и политическая борьба коммунистов с правительством. Добавим, что чехословацкие руководители в эмиграции — как в Лондоне, так и в Москве — должны были к тому же считаться с подпольным движением Сопротивления в самой стране: не раз обезглавленное, оно тем не менее неизменно оставалось активным. Советское руководство внимательно следило за этой борьбой и за тем, какие тенденции берут в ней верх в стране и в эмигрантских политических кругах.
Проблем, таким образом, было много, но все они в 1944 г. были позитивно разрешены. В отличие от польского движения Сопротивления аналогичное движение в Чехии и Словакии сохранило, по существу, свое единство. В 1944 г. в горах Словакии получило развитие партизанское движение, становлению которого в большой степени способствовали заброшенные из СССР десантные группы и целые смешанные советско-чехословацкие партизанские соединения, проникавшие с территории соседней Украины. На Украине находился и штаб, с которым поддерживали постоянный контакт словацкие партизаны: во главе его стоял один из самых опытных организаторов партизанской борьбы в СССР — Строкач[25]. На основе так называемого Рождественского пакта 1943 г. для руководства повстанческим движением был сформирован Словацкий национальный совет, в состав которого вошли местные коммунисты и представители других политических партий. Накануне восстания совет состоял из четырех коммунистов и четырех сторонников Бенеша[26]. 20 июля в глубоком подполье было проведено совещание членов совета с офицерами из «военного центра»: на совещании был одобрен план действий. 4 августа этот план был доставлен в Москву одним коммунистом (Шмидке) и одним офицером: документ был передан советскому командованию; одновременно его утвердило эмигрантское руководство Коммунистической партии Чехословакии[27].
