условного национального бытия еврейства, в зависимости от приобретения им собственной территории. Но и в этой форме манифестация имела историческое значение. В той самой Западной Европе, где со времен парижского Синедриона евреи не переставали твердить, что они больше не претендуют на титул нации, вдруг раздался призыв к национальному возрождению. Базель 1897 года искупил грех Парижа 1807 года.
29 августа открылись заседания конгресса в присутствии 200 делегатов и 300 гостей и газетных корреспондентов. Делегаты из России, представители «Ховеве Цион» и Одесского палестинского комитета (М. Усышкин и др.) еще не играли на этом конгрессе подобавшую им активную роль. В их собственной среде не было единогласия по основному вопросу: продолжать ли прежнюю мелкую колонизацию Палестины или возобновить ее в больших размерах только после получения международной гарантии на образование там еврейского центра. В других группах тоже замечались разногласия между старыми «палестинцами» и новыми «сионистами». Разногласия на время утихли под влиянием вступительных речей Герцля и Нордау, вызвавших всеобщий энтузиазм. На делегатов действовала импозантная обстановка конгресса, при открытии которого старейший делегат, д-р Липпе из Румынии, напомнил о возвращении вавилонских пленников по указу древнего царя Кира и предложил послать приветственную телеграмму турецкому султану. Предложение, имевшее определенную дипломатическую цель, было единогласно принято, и многим мечтателям казалось, что этим уже положено начало политическим переговорам. В своей программной речи [20] Герцль старался слить разнородные течения в сионизме для привлечения всех к общей работе. Он значительно расширил рамки своей политической программы хорошим афоризмом: «Сионизм есть возвращение к еврейству, предшествующее возвращению в еврейскую землю»; он хотел этим сказать, что одна надежда на политическое возрождение приведет ассимилированного еврея к национальному самосознанию. Воздав должное пионерам палестинской колонизации, он, однако, доказывал, что вести ее дальше на старых началах бесцельно для народного дела: если ежегодно в Палестине будут водворяться десять тысяч поселенцев, то переселение туда всех девяти миллионов евреев потребует 900 лет, а между тем турецкие власти не допустят даже такой скромной иммиграции и возобновят свои репрессии против «прокрадывающихся» в страну. Только путем политического соглашения с Портой на началах взаимных услуг можно добиться легального массового заселения евреями Палестины и основать там прочный национальный центр. Задача конгресса — изыскать такие пути и дать свою санкцию на соответствующие политические переговоры.
Самое сильное впечатление на конгресс произвела большая речь Макса Нордау «Об общем положении евреев». Все еврейство было представлено в этой речи в виде физически и душевно больного организма, и суровый психиатр раскрывал перед слушателями источники болезни. Везде, говорил он, существует особое «еврейское горе» (Judennot) в форме, неизвестной другим народам. В Восточной Европе, где сосредоточено большинство нашего народа, оно выражается в тяжелой борьбе за материальное существование, отягчаемой политическим гнетом и гражданским бесправием. В Западной Европе, где гражданская эмансипация облегчила евреям борьбу за существование, еврейское горе имеет моральный характер: здесь еврей, искренне ассимилируясь с окружающими народами, всегда чувствует себя в атмосфере вражды или отчужденности. «Народы, эмансипировавшие евреев, сами обманулись в своих чувствах. Эмансипация не вытекала из сознания, что человечество тяжко согрешило против этого племени, причинив ему ужаснейшие бедствия, и что пора искупить тысячелетнюю вину; она явилась только следствием прямолинейного французского рационализма XVIII века. Был установлен правильный силлогизм: каждый человек имеет естественные права, еврей — человек, следовательно, и еврей не может быть лишен своих естественных прав. Так была провозглашена эмансипация евреев во Франции не из братского чувства к ним, а потому что этого требовала логика». То же сделали и другие нации, воспринимая принципы французской революции и вводя у себя свободные политические учреждения. Поместив в конституциях принцип гражданского равенства, цивилизованные христианские народы не освободились, однако, от унаследованных ими недобрых чувств по отношению к евреям. А между тем эмансипированный еврей устремился всей душой к слиянию с христианским обществом. Он разрушил свою крепость — средневековое гетто, где укрывался от окружающей враждебной среды, но, когда он пришел с братским чувством к пародам, его оттолкнули, как чужого. Равноправный по букве закона, он признается неравным в жизни. Антисемитизм новейшей формации создал для евреев ад на земле. «Эмансипированный еврей не имеет под собою опоры; он робок в отношениях к окружающим и неуверен в сокровенных чувствах даже своих друзей; лучшие силы его уходят на подавление или сокрытие своеобразных черт своего характера, ибо он боится, что эти черты обличат в нем еврея. Он никогда не бывает самим собою в мыслях и чувствах, в тоне голоса, в каждом взгляде, каждом движении». Эти «новые марраны» страдают больше прежних испанских марранов, ибо те стремились искупить свою ложь тайным исповеданием иудейства, а у этих в душе вытравлено все еврейское. Для этого душевно больного еврейства нужно найти исцеление, которое заключается только в сионизме.
Нарисованная Нордау мрачная картина произвела потрясающее действие; многие плакали, а по окончании речи оратор сделался предметом восторженных оваций. Всем казалось, что диагноз еврейской болезни сделан авторитетнейшим врачом и что конгресс призван установить систему лечения больного народа, чтобы спасти его от медленного умирания. Обсуждение этой системы, программы сионизма, привело к следующим резолюциям: «Сионизм стремится создать для еврейского народа обеспеченный публичным правом родной угол» (öffentlich-rechtlich gesicherte Heimstätte). Для достижения этой идеи конгресс имеет в виду: 1) целесообразное заселение Палестины евреями-земледельцами, ремесленниками и промышленниками, 2) объединение всего еврейства посредством местных и общих организаций, сообразно законам каждой страны, 3) укрепление в еврейском народе национального чувства и самосознания, 4) подготовительные меры к получению согласия правительств на осуществление целей сионизма». Так установилась «Базельская программа», конституция политического сионизма. Затем были установлены основы партийной организации сионистов: периодически созываемый конгресс есть верховный орган партии, избирающий центральный комитет из представителей разных стран и постоянный исполнительный комитет в Вене; членом партии признается всякий уплачивающий в кассу ее древний шекель, ежегодный взнос в размере приблизительно одной германской марки. До следующего конгресса исполнительному комитету поручалось создать финансовые органы сионистской партии: Колониальный банк и Национальный фонд. Главою комитета был избран Герцль, который в качестве подготовителя и затем председателя конгресса выказал необыкновенные организаторские способности. Только благодаря его умению управлять народным собранием Базельский конгресс с его разнородным и разноязычным составом получил вид европейского парламента. Внушительная фигура Герцля покоряла ему волнующиеся массы.
Собравшийся через год в том же Базеле второй конгресс сионистов (28-31 августа 1898 г.) был многолюднее первого (385 делегатов) и отличался более деловым характером. Годовой промежуток между двумя конгрессами был временем сильной пропаганды сионизма. На Западе многие примкнули к этому движению в его новой политической форме. В
