Григорий Джаншиев - Эпоха великих реформ. Исторические справки. В двух томах. Том 1

Участие печати в разработке крестьянского вопроса, осуществившееся благодаря допущенной де-факто значительной свободе, не только сделало для всех очевидным первостепенное общественное значение ее, но сыграло и другую роль чисто психического свойства. Правительство, никогда раньше не слыхавшее свободного слова и так сильно против него предубежденное, сделало первый опыт выслушивания независимого общественного мнения. Правда, закоренелое предубеждение не исчезло, но оно было отчасти расшатано. Все это вместе взятое в связи с усилившимися после благополучного объявления воли либеральными веяниями сулило печати светлую будущность, но, к сожалению, частью неблагоприятные политические обстоятельства, частью колебания в высших сферах, главным же образом сама личность нового руководителя цензурной реформы, создавали крайне неудобные условия для законодательного проведения ее на твердых рациональных основаниях, как это было, например, с судебною реформою.

Цензурные послабления, допущенные со второй половины 50-х гг., внося в практику массу противоречий и произвола, нисколько не упрочивали положения печати. Ввиду единодушного требования общественного мнения, высказавшегося за свободу печати, вопрос о пересмотре законов о печати не сходил с очереди с самого воцарения Александра II, причем, согласно Высочайшему повелению, взято было за основание: «разумная бдительность со стороны цензуры необходима»[692].

Министр народного просвещения Е. П. Ковалевский внес 8 мая 1859 г. в Государственный совет проект устава о цензуре, который представлял собою компиляцию разнородных постановлений, из коих они относились к концу 40-х гг., ко времени наибольшего стеснения свободы печати, а другие – к эпохе сравнительно более мягкой – к концу 1859 года, когда фактически признано было за печатью право обсуждения государственных вопросов и критики законов.

Против проекта восстал со всею силою своего многолетнего служебного и юридического авторитета гр. Д. Н. Блудов. Он порицал проект прежде всего за повторение «тех стеснений для умственного развития страны», которые были изданы с 1848 г.[693], и предлагал вернуться к уставу 1828 г., который «не препятствовал постепенному развитию умственных сил народа и выражению общественного мнения независимо от личных видов и только удерживал их в надлежащих (?) пределах». «Известно и опыт последних лет снова доказал сию истину, – писал гр. Блудов, – что излишне, а следственно, и неосторожно стесненная мысль ищет и всегда почти находит средства проявляться и распространяться или чрез рукописные, или чрез тайно-печатаемые здесь или вне государства статьи и рассуждения, уже не подлежащие никакому надзору и контролю и не влекущие за собой никакой ответственности».

Не отрицая некоторых достоинств проекта Ковалевского, граф Блудов указывал на то, что недостатками проекта могут «воспользоваться недоброжелательные деятели заграничной журналистики и выставить намерение правительства в превратном виде». В заключение гр. Блудов высказал мнение, что издание полного Устава несвоевременно и предпочтительно восстановление и дополнение Устава 1828 г.

Государственный совет по департаменту законов одобрил мнение гр. Блудова, и затем проект Ковалевского был возвращен 15 июня 1859 г. в Министерство народного просвещения.

Со вступлением в министерство в конце декабря 1861 г., после кратковременного управления адмирала Путятина, А. В. Головнина – возобновились с новою энергиею работы по реформе законодательства о печати. Но предварительно Головнин старался несколько упорядочить цензурную практику, на которую все жаловались. Правительство недовольно было снисходительностью цензоров. Цензоры в свою очередь жаловались, что они теряются в противоречивых указаниях, исходящих от разных министерств. Журналистика сетовала на произвол и медленность цензоров. Для устранения этих неудобств Головнин распорядился о составлении Свода Постановлений по цензуре. «Имея в виду, что если необходимо усиливать строгость цензуры, то не менее нужно с другой – доставлять литературе, как средству для просвещения народного, всевозможные льготы и облегчения», Головнин исходатайствовал упразднение специальных цензур, дозволение всем газетам печатать объявления, облегчение в получении из-за границы книг и газет, облегчение пересылки газет и пр. «Исполнение этого плана, – писал Головнин, – начало уже ознаменовываться весьма благотворными результатами. В обсуждении нескольких важных вопросов нашего устройства литература заговорила спокойным, обдуманным тоном, и многие ее органы вместо того, чтобы упорствовать в бесплодной оппозиции правительству, старались служить ему опорою. К несчастью, в то самое время, когда печать наша заявляла так успешно о достаточной зрелости своей, – продолжает Головнин, – для пользования разумною свободою, произошли события, не дозволившие расширять ее права» (появление прокламаций, революционная пропаганда). В виду этого изданы были рассмотренные в Совете министров временные правила 14 мая 1862 г., имевшие целью точнее определить предметы государственного управления, которые разрешалось обсуждать печатью, и указание налагаемых взысканий (приостановление издания на 8 месяцев) и проч.».

Рядом с улучшением цензурной практики шли подготовительные работы по реформе законодательства о печати: собраны были материалы по истории законодательств о печати у нас и заграницею, дозволено было в печати обсуждение лучшего устройства цензуры и разрешено литераторам высказать свои соображения по этому предмету[694]. В марте 1862 г. учреждена была под председательством кн. Д. Оболенского комиссия для «составления проекта Устава о книгопечатании». Но еще до составления проекта А. В. Головнин исходатайствовал Высочайшее повеление 10 марта 1862 г., коим возлагалось наблюдение за печатью с карательной, полицейской точки зрения на Министерство внутренних дел. Оно сообщало замечания свои Министерству народного просвещения, коему по-прежнему оставались подчиненными цензурные учреждения. Кроме того, упразднялись специальные цензуры, кроме духовной и придворной. Затем[695] названными Правилами 12 мая 1862 г. преподаны были цензором и некоторые указания к облегчению цензуры.

Комиссиею кн. Оболенского был приготовлен проект к началу 1863 г. Внося проект в Совет министров, А. В. Головнин счел необходимым разрешить предварительно важный вопрос – следует ли оставить цензуру в ведении Министерства народного просвещения или передать в Министерство внутренних дел. Сам Головнин высказал по этому вопросу следующие соображения: «Министерство народного просвещения имеет обязанностью покровительствовать литературе, заботиться о развитии, о преуспеянии оной; посему, находясь к литературе в отношениях более близких, чем всякое другое ведомство, оно не может (?) быть ее строгим судьею (как известно, история цензуры не подтверждает этого взгляда). Сверх того, Министерство народного просвещения обязано содействовать движению вперед науки, и для этого необходима свобода анализа: посему цензура, находясь в ведении сего министерства, принимает направление более снисходительное (!!), стремящееся к тому, чтобы медленно и осторожно отодвигать границы, поставленные свободе рассуждений. При нынешнем же всеобщем брожении умов, необыкновенном развитии умственной деятельности, обращающейся преимущественно к обсуждению вопросов общественных, деятельность цензуры становилась все более и более затруднительною в том ведомстве, которое обязано содействовать развитию умственной деятельности. Положение Министерства внутренних дел совсем другое.

На него не возложена обязанность изыскивать средства к развитию литературы. Оно обязано только наблюдать за нарушением закона и способнее Министерства просвещения оценить важность нарушения; роль Министерства внутренних дел в цензуре яснее, определительнее и проще, а потому и самая цель достижимее».

Таким образом, тенденции и сущность предположенной реформы сводились к передаче печати в ведение более «строгого» начальства.[696]

Согласно мнению Головнина, последовало 10 января 1863 г. Высочайшее повеление о передаче цензуры в Министерство внутренних дел, куда передан был и проект комиссии кн. Оболенского.