хорунжий (Волет) вторгнулись наши в зймочек, где поражением и истреблением всех,
без различия пола и возраста, отмстили потерю своих, хотя и невозвратимую,—
пощадили только тех, которых рассудительнейшие увлекли от ярости воинов (strage et
caede kozakow, ulti sunt
.
301
i acturam lubo incomparabilem suorum, sine discrimine poniekd sexus et aetatis, chyba
ktorych baczniejszy sustraberunt furori militum). И трудно было, поистине, укротить
жолнеров, жаждавших мести (avidum vindicatae cohibere militem).., Сотник их,
комендант старинный с предков козак (Богдан) взят живым, и когда его спросили: что
вас привело к такому упорству? отвечал, что сегодня хотел нам Хмельницкий прислать
ночью подкрепления из Хвастова, не думая, чтоб это местечко так скоро было взято. В
Хвастов не могли уйти больше 20 Козаков: ибо и тех, которые переплывали челнами,
наши тотчас на берегу перенимали и убивали. В один час местечко сделалось жертвой
огня с замком и прекрасною церковью... Думали, что это хлопское упорство легче
преодолеть огнем и мечем (ta chlopska pernikacia facilius dometur szabla i ogniem),
нежели угрозой и снисхождениемъ".
Хмельницкий в тот же день, когда Мясковский доносил королю (26 римского
августа) об истреблении Трилис, прислал к Николаю Потоцкому смиренное,
миролюбивое и богобоязненное пиеьмо, а это значило, что он готовит ему нечто
противоположное.
„Видит Богъ“ (писал старый лицемер), „что мы не желали дальнейшего разлития
крови и довольствовались ласкою его королевской милости. Но вот опять зачепка с
обеих сторон! Которая сторона больше виновата, пускай судит Бог. Нам трудно было
наклонять шею под меч: мы были принуждены обороняться. А на его милость короля,
нашего милостивого пана, не поднимали рук: ибо и под Берестечком, где войско не
испытало милосердия его королевской милости, мы должны были уступить ему, яко
своему пану, и идти к своим домам, желая уже впредь мира. Но, так как ваша милость
изволит поступать с войском своим, мы знаем, что это клонится не к миру, а к
большему разливу крови, и что это совсем (totaliter) не с нашей стороны делается,
свидетельствуемся всемогущим Богом. А так как вашмость пан отправлял с нами
экспедиции неоднократно, то с обеих сторон должна быть невознаградимая шкода: и
теперь, если не употребишь сострадания, каждый готов умереть при своем убожестве,
и восхочет положить голову: ибо всякая пташка охраняет свое гнездо, как может... Мы,
однакож, о вашмость пане думаем, что, умилосердясь над христианством, чтобы с
обеих сторон не разливалась невинная кровь, благоволишь желать святого мира. И мы
его сильно желаем, и вашмость пана просим, чтобы вашмость пан, яко primas regni,
мудрым своим советом благоволил устроить, чтоб уже кровавый
302
поток был остановлен, и внести к его королевской милости, нашему милостивому
пану, предстательство о нас, чтоб он благоволил оставить вас при наших вольностях и
возымел отеческое милосердие над своими подданными. Пускай бы уже в королевстве
его королевской милости процветал желанный мир, и соединенные силы были готовы
на службу его королевской милости; а чего бы вашмость пан требовал, благоволи
вашмость, наш милостивый пан, объявить, не наступая с войсками: ибо мы уразумели,
что вашмость пан, как это изволил выразить в универсале своем, писанном в Белую
Церковь, не желаешь уже больше разлития крови. И мы также с войсками своими не
будем двигаться, а будем ожидать милостивой декларации от вашмость пана, которую
надеемся получить в понедельник. Просим и вторично вашмость пана, а за дознанное
благодеяние и милость доживотно будем обязаны отслуживать нашему милостивому
пану. Теперь же поручаем себя усердно с униженными нашими услугами. Дан с табора
Явзеня... августа 1651й.
На письмо Хмельницкого Потоцкий не счел нужным отвечать. Ответ взял на себя
киевский воевода, Киеель. Узнав о судьбе Трилис, козаки оставили Хвастов, который
был очень нужен Потоцкому для свободного сообщения с Полесьем, для помещения
возов, которые, увеличиваясь в своем числе безмерно, затрудняли движение войска, а
также для больных, которых было в войске много.
В Хвастове не застали паны и одного человека: козаки, в числе 4 000, бежали в
Белую Церковь, где стоял Богуп с значительною силою. Для нас непонятно, почему
сотника Богдана, взятого в Трнлисах, посадили в Хвастове на кол. Еще непонятнее
факт, что ночью кто-то украл его вместе с колом. „Не известно куда он девался*
(сказано в дневнике). „Велели смотреть, не похоронен ли он. Полевой гетман грозил
тому, кто его украл (grozit sie na tego, kto go ukradl), и был бы наказанъ*.
„Теперь уже войско приходит в себя* (пишет автор походного дневника): „ибо
здесь, по милости Божией, края обильные урожаем хлебов; только надобно молотить, и
кто умеет, молотит, или у кого есть такая челядь. И страшно большая здесь копа (srodze
tu g§sta кора), какой в Польше не увидишь*.
Августа 30 (20) явился от киевского митрополита к коронному великому гетману
монах с выражением от лица греческого духовенства покорности королю и с просьбой
о покровительстве.
303
„Он оправдывался® (сказало в дневнике), „что, по причине завоевания этих краев,
не мог никоим образом прибыть раньше. Вместе с тем поздравлял с победой, моля
Господа Бога, чтоб его милость король мог скорее видеть свое королевство®. А
Кутнарский привез письма от волошского господаря, и вместе с ними отдал Потоцкому
прекрасного коня, весьма богато оседланного, три кисти с драгоценными каменьями,
еще от Солимаиа, турецкого императора, два персидские ковра, тканные золотом, и две
штуки персидского златоглава.
Сентября 2 Потоцкий получил от князя Радивпла уведомление, что он идет на
соединение с коронным войском, как в это время прибыли и два посла от
Хмельницкого, Роман Катеряшый и Самара. Их провели сперва чрез весь лагерь к
Адаму Киселю, которому вручили покорное письмо Хмельницкого к Потоцкому. С
ведома Потоцкого, Кисель читал им длинную проповедь о том, что коронный гетман
тогда только будет трактовать с козаками, когда они —или Хмельницкого выдадут, или
всю Орду, которая пришла к ним, вырежут, а мурз отдадут живыми.
На другой день привели Катержпого и Самару к Потоцкому в то самое время, когда
войско садилось на коней и вся военная музыка весело и громко играла. „Оба они®
(пишет мемуарист) „упали ж ногам пана Краковского и подали письмо. Прочитав его,
пан Краковский выговаривал им все пх злодейства, особенно же то ехидство, что
Хмельницкий послал за Ордой, а они просят о помилования®. „Поэтому® (сказал им
гетман) „не могу я отвечать на письмо Хмельницкого: ибо не признаиб его вашим
гетманом после того, как он поднял руку на его королевскую милость, а к вам, к
вашему войеку напишу, что его королевская милость дал мне в одну руку меч, а в
другую—милосердие. Не могу я приступить к трактатам с вами иначе, как, если вы
сделаете одно из двух, что вам пан воевода киевский напишет моим именем; а времени
для образумления даю вам три дая, до среды: потом немедленно наступлю с литовским
войском, и христианская кровь должна разлиться®.
С этим один посол тотчас поскакал на Русаву, а другой остался в панском лагере.
В тот же день двинулся Потоцкий к Василькову. Приведенные к нему языки
показали, что козаки в Белой Церкви мучили двоих пленных жолнеров, допытываясь,
как велико панское войско, но те на пытках говорили в одно слово, что в Украину при-
804
.
шло все войско, бывшее под Берестечком, только нет короля, а посполитаки на свое
место прислали жолнеров. „Потом их кропили горилкою й медомъ* (пишет
мемуарист), „и хотели вынудить у них число войска; но те говорили то же, что и на
мукахъ*. Кои* фесеату их послали ночью к Хмельницкому, с просьбой, чтоб онъ—или
позволил имъ—покориться польскому войску, или же позаботился о добрых
подкреплениях. Там же посадили на колья десятка полтора Немцев, а других жарили на
рожнах за то, что сотника их, взятого в Трилисах, покарали колом. Поздно ввечеру
митрополит прислал Потоцкому добрых напитков. Посланцы его рассказывали „о
сожжении Киева*, и какая великая добыча досталась литовскому войску, как в деньгах,
так и в движимости. ИИо их словам, ее надобно было считать миллионами: ибо только
у трех купцов нашли 160.000, а сколько же у других в серебре и драгоценностях,
которых большая часть осталась в Киеве после пиля вецкой добычи!
По плану Хмельницкого, который он чертил себе перед началом войны, Литовским
