Литература факта и проект литературного позитивизма в Советском Союзе 1920-х годов - Павел Арсеньев

Так, Ванесса Шварц полагает, что новые медиа функционируют как старые устные жанры и, в частности, господствовавшие в деревне. Этим цифровая культура – эта наследница народно-смеховой – противопоставляет себя культуре печатной. Постулируя коммуникативную добродетель всеобщей подключенности, социальные медиа на самом деле соревнуются со всей процедурой верификации фактов, выработанной веками философии (лингвистической, моральной, юридической) и техники (ротационного пресса, подписи в печать) и имплицирующей невозможность ловли вылетевшего слова и редактирования иллюстраций. См.: Schwartz V. L’image et l’histoire des «Fake News» // Université de Genève // [URL]: https://mediaserver.unige.ch/play/VN3–2760-2018–2019-R (дата обращения: 10.01.2021).

Брик О. Разложение сюжета. С. 228.

«В ситуации постправды именно потребитель делает ее реальной, инвестируя в информацию, картинку, месседж свое желание верить» (Шурипа С., Будрайтскис И. Постправда – истина на рынке. С. 65).

Аналогичным образом отмечают, что «постправда имеет элементы монтажа» (Там же. С. 70) или что «вырвать фразу из контекста <теперь> так же легко, как кадр из видео» (Там же), но эти лингвотехнические возможности и аналогии никак не датируются и не заземляются даже на порой упоминаемые технологии. Между тем как у возможности монтажа видео, так и у применения той же техники к тексту есть своя, уже написанная техническая история, укореняющая их в специальных clipping-бюро начала XX века. См.: Heesen A. te. News, Papers, Scissors: Clippings in the Sciences and Arts around 1920 // Things That Talk: Object Lessons from Art and Science / Ed. by L. Daston. New York: Zone Books; MIT Press, 2004. P. 297–327.

Недостаточная погруженность беллетристов в колхозную работу превращала их из субъектов скорее в субъектов литературы: «Так патетический рассказ стал юмористическим чтивом для своих персонажей и грозным предупреждением для беллетристов» (Третьяков С. О том же (Писатель на колхозе). С. 203). Дело не только в недостаточной точности или излишней красивости, привносимой инерцией литературной традиции, но еще и в петле обратной связи, открываемой Третьяковым благодаря опыту новых медиа: персонажи читают рассказ о себе – именно это оказывается «грозным предупреждением для беллетристов». Если герои этого великого романа теперь оказываются его читателями, а то и авторами, необходима некая фактография, которая будет индексальной записью слов, мыслей и – что особенно сложно – настроений тех, кто практически сразу же читает «этот великий роман, имя которому современность», а в более технически конкретизированных терминах – газету, диктующую синтаксис и использование определенных литературных и медиатехник (записи).

«Все захвачены событием, оно час за часом разворачивается в медиа, а через месяц никто об этом и не вспомнит, ведь что-то новое в огромных количествах выводится на экраны каждый день» (Шурипа С., Будрайтскис И. Постправда – истина на рынке. С. 67).

Арватов Б. Агит-кино и кино-глаз. С. 3.

Jameson F. Cognitive Mapping // Marxism and the Interpretation of Culture / Ed. by C. Nelson, L. Grossberg. Urbana; Chicago: University of Illinois Press, 1988. P. 347–357.

Lambert-Beatty C. Make-Believe: Parafiction and Plausibility // October. 2009. № 129. P. 78.

См. подробнее: Аванесян А., Хенниг А. Поэтика настоящего времени.

«Post-simulacral, parafictional strategies are oriented less toward the disappearance of the real (in semiotic proliferation) than toward the pragmatics of trust. Simply put, with various degrees of success, for various durations, and for various purposes, these fictions are experienced as fact» (Lambert-Beatty C. Make-Believe. P. 54).

Конончук Л. Когнитивная картография в эпоху постдок: «Flower Power. Архив» // Художественный журнал. 2019. № 109. С. 143.

Шаламов В. Перчатка // Он же. Собр. соч.: В 4 т. М.: Худож. лит.; Вагриус, 1998. Т. 2. С. 279.