И несмотря на все это, мы совершили бы очень большую ошибку, если бы при рассмотрении «бессознательного» отвлеклись от анализа его физиологических основ. Нам следует только отчетливо представлять специфический аспект, в котором этот анализ правомерно проводить.
В данном случае речь должна идти пока не столько о каких-то конкретных физиологических механизмах, реализующих интересующие нас проявления, сколько об определенных тенденциях в современном развитии физиологических представлений. Эти тенденции объясняют, почему мы вынуждены признать реальность феномена «бессознательного» как одной из форм работы мозга, и создают одновременно общие теоретические посылки для выявления нейродинамической основы этого феномена и его более глубокой нейрофизиологической интерпретации.
Если мы так истолкуем роль, которую нейрофизиологический анализ должен выполнять при разработке проблемы «бессознательного» на современном этапе, то перед нами сразу же раскрывается обширная область необходимых исследований. Важно рассмотреть связи, существующие между осознанием психических явлений и изменениями «уровня бодрствования» мозга; подвергнуть анализу реальность «отщепления» (диссоциации) как особенности динамики не только психологических содержаний, но и различных форм функциональной активности мозга, выступающих обычно в виде слаженного ансамбля; сформулировать гипотезы об отношениях между активностью «бессознательного» и процессами переработки информации в организованных определенным образом нейронных структурах и как итог всего этого дать дополнительные аргументы для критики устаревающих нейрофизиологических толкований, которые долгое время препятствовали пониманию неосознаваемых форм высшей нервной деятельности как активности, участвующей в организации приспособительного поведения.
Излагая выше проведенную в ГДР дискуссию о природе сознания [226], мы обратили внимание на то, что традиционные направления философского и психологического анализа уже сами на многих путях подводят к проблеме «бессознательного». Уже одно разграничение понятий «сознания» и «психики» ставит вопрос о существовании форм психики, существующих независимо от сознания, за его «порогом». Что же касается нейрофизиологической теории сознания, то ее роль в обосновании проблемы «бессознательного» проявилась прежде всего в том, что представление о «бессознательном» перестало быть чисто психологической категорией и оказалось связанным в какой-то степени с концепцией конкретных физиологических механизмов мозговой деятельности. Начало этого включения идеи «бессознательного» в контекст физиологических трактовок было положено представлением об «уровнях бодрствования» мозга.
Под уровнем бодрствования (представлением, которым мы во многом обязаны Head) понимают иногда то же, что имеют в виду, когда на более привычном для клиники языке говорят об определенной степени ясности сознания, а иногда то, что подразумевают, используя широко принятую классической нейрофизиологией, хотя и не очень четко определяемую, идею функционального «уровня покоя» или «тонуса» мозговой коры. Какой бы, однако, смысл в данном случае не применялся, им подчеркивается существование определенной иерархии, своеобразной «лестницы» изменений функционального состояния корковых структур.
На каждой ступени этой «лестницы» возможности и тип работы сознания имеют особый характер и поэтому, прослеживая выступающую здесь последовательность состояний, можно отчетливо уловить глубину и формы зависимости психологических характеристик сознания от физиологического состояния мозга.
Происходившее на протяжении последних 15—20 лет расширение сведений о неспецифических активирующих мозговых системах вновь привлекло внимание к этой уже относительно давно вошедшей в обиход неврологии общей идее («уровней бодрствования») и в значительной степени ее конкретизировало. Дальнейшее ее развитие произошло после того, как было установлено, что градация изменений состояния мозга, о которой судят по характеру поведения, тесно связана с градацией состояний электрической активности корковых нейронов, выявляемой электроэнцефалографически и также явным образом отражающей разные степени или уровни функциональной активности центральных нервных образований. Электрофизиологическими методами было обнаружено, что прослеживаемая «лестница» изменений функционального состояния мозга отражает смену состояний, характерную не только для бодрствования, но продолжающуюся и после засыпания [167, стр. 1553-1593].
Проникновение в учение о мозге концепции уровней бодрствования имело для теории сознания далеко идущие и противоречивые последствия. С одной стороны, оно обусловило бесспорное углубление представлений об одной из важнейших физиологических предпосылок сознания, с другой — вызвало у некоторых исследователей тенденцию к неправильному отождествлению идеи бодрствования с идеей сознания (на это обстоятельство мы уже обратили внимание, обсуждая подход к проблеме сознания, характерный для таких исследователей, как Fessard, Weinschenk и др. [117, 226а]).
Отождествление идеи сознания с идеей бодрствования, будучи ошибкой, свойственной вульгарному материализму, во многом затруднило понимание роли и «бессознательного», так как не позволяло адекватно поставить два важных вопроса: во-первых, каким образом и при каких условиях высокий уровень бодрствования оказывается совместимым с развертыванием не только осознаваемых, но и неосознаваемых форм высшей нервной деятельности и, во-вторых, почему и в каком смысле понижение уровня бодрствования не означает обязательно соответствующего понижения уровня адаптивно направленной активности мозга в ее широком понимании. Вместо представления о возможности (и даже необходимости при определенных условиях, как это будет показано далее) подобных диссоциаций (высокий уровень бодрствования — отсутствие осознания определенных сложных форм мозговой деятельности и, напротив, низкий уровень бодрствования — сохранение высокой активности специфических форм приспособительной работы мозга) концепция «отождествления» (идеи бодрствования с идеей сознания) вела к противоположной простой, но тем не менее ошибочной схеме одновременного развития однотипно ориентированных сдвигов, то есть к такой схеме, по которой понижение уровня бодрствования сопряжено с обязательным понижением адаптивно направленной активности коры (вследствие усиления в последней процессов торможения), а высокий уровень бодрствования столь же неизбежно связан с подавлением процессов высшей нервной деятельности, развертывающихся неосознанно. Перед представлением о неосознаваемых формах высшей нервной деятельности открылись какие-то возможности нейрофизиологического обоснования только после того, как эта схема «отождествления» была сначала расшатана, а затем и полностью по существу разрушена антагонистической ей схемой «диссоциаций».
§62 Диссоциации между уровнем бодрствования и функциями отбора сигналов и фиксации следов
В клинической литературе, как и в литературе философской и психологической, неправомерность отождествления идеи сознания (понимаемого как «отношение», как адекватное противопоставление «Я» миру «вещей», как «знание об объекте», противостоящем познающему субъекту) с идеей бодрствования была обоснована уже давно. Этому обоснованию помог огромный опыт, накопленный психиатрической и неврологической клиникой при изучении патологических изменений сознания, развивающихся в условиях бодрствования и тем самым убедительно демонстрирующих неоднозначность отношений, существующих между обоими этими параметрами мозговой деятельности. С нейрофизиологических же позиций эта проблема освещалась до последнего времени гораздо более скудно. В этих условиях особое внимание привлекает доклад Н. И. Гращенкова и Л. П. Латаша «О физиологической основе сознания» [71, стр. 350—364] на Московском симпозиуме по проблеме сознания (1966). В этой интересной работе по существу впервые была заострена с позиций современной нейрофизиологии идея очень сложных и противоречивых отношений между уровнем бодрствования и характером сознания, а также показана возможность возникновения самых разнообразных диссоциаций между ними.
Авторы названного доклада справедливо указывают, что существование определенного уровня бодрствования, будучи необходимой предпосылкой ясного сознания, отнюдь не является единственным физиологическим условием последнего. В качестве не менее важных факторов, участвующих в формировании адекватного осознания дествительности, они рассматривают деятельность мозговых механизмов, обеспечивающих активный характер афферентных и эффекторных процессов (выражающийся в избирательном отборе сигналов, на которые возникает реакция, и в целенаправленном регулировании соответствующих ответов, происходящем на основе механизмов «сличения» и «сенсорной коррекции»), а также работу мозговых систем, позволяющих сохранять и использовать предшествующий опыт. Основываясь на такой полигенетической трактовке, они описывают ряд характерных «диссоциаций», возникающих благодаря тому, что мозговые системы, ответственные за разные из перечисленных предпосылок сознания, не идентичны и в условиях мозговой патологии могут выключаться в известной мере независимо друг от друга.
