– правда ли, что побеждают те политики, которые получают большинство голосов. Ответ очень прост, хотя и несколько уклончив – это зависит от избирательной системы. Если мы имеем мажоритарную систему, (то есть победитель в округе получает всё) то это не так: победить может политик, за которого проголосовало меньшинство по стране в целом. Рассмотрим простейший пример для иллюстрации. Пусть в некоей стране есть 3 равных по размеру избирательных округа и имеется 2 конкурирующие партии остро- и тупоконечников (см. Джонатана Свифта, а также (14.18) ниже). Пусть в одном округе за партию тупоконечников проголосуют все 100% избирателей, а в округе №2 и №3 за остроконечников голосует 50% плюс 1 голос. В итоге в парламент проходит 2 остроконечника и 1 тупоконечник. Премьер-министром парламентского большинства станет остроконечник. Хотя за тупоконечников проголосовало (если не мелочиться) в 2 раза больше избирателей.
10.7.3
Мажоритарная система используется в США, Великобритании, Австралии, например. Как раз из-за приверженности к мажоритарной избирательной системе иногда президентом в США становится кандидат, за которого физически было подано меньше голосов суммарно по всей стране, чем за конкурента, а вовсе не потому, что президента выбирают по голосам выборщиков. Выборщики как раз (почти) всегда выполняют волю пославших их избирателей. Исключения столь исключительны, что исключено, чтобы они влияли на результаты выборов; фраза построена исключительно для любителей слова «исключительно», если чо. (Понятно, что таких фанатов слова «исключительно» – меньшинство, но надо же уважать права меньшинств: кто-то же должен учитывать их желание прочитать слово «исключительно» – и порадоваться.)
10.7.4
И как-то люди спокойно мирятся с тем фактом, что при мажоритарной избирательной системе может победить политик, набравший меньше голосов, чем его конкурент. Получается, что при демократии не так уж и важно получить больше голосов, а надо просто победить конкурента по заранее известным правилам, на которые все согласились до выборов. Революции при этом не начинаются, все происходит тихо и мирно.
10.7.5
Посмотрим на характерные итоги голосования в передовых странах. Возьмем в качестве примера Австралию. Обычно одна партия побеждает другую с результатом 51–49, ну или (при оглушительной победе) 52-48. Повторимся, что это процент от количества мест в парламенте, а не доля полученных суммарно по стране голосов избирателей. Если представить, что судьба населения Австралии всерьез зависела бы от результатов выборов (например, их жизнь в прямом смысле или их имущество), то при победе 51–49 одной из партий можно было бы ожидать волну возмущений населения, поддержавшего проигравшую партию, судебные тяжбы в лучшем случае, массовые беспорядки в худшем. Но ничего подобного не происходит, независимо от того, на чью сторону склоняется победа в итоге. Чтобы не плодить лишних сущностей, самое простое – это предположить, что большинству населения просто пофиг, кто выигрывает выборы. Главное это, видимо, не верный курс той или иной партии, а то, что они периодически сменяют друг друга у власти.
При регулярной смене власти нравы смягчаются, откровенно дебильные идеи, выгодные явному меньшинству, не осуществляются ни одной из партий, ведь их все равно отменит следующая власть. Запрос на клоунаду в парламенте при периократии стремится к нулю, фрики, типа Жириновского и его партии в законодательной власти не появляются. Скучно, конечно, без них жить, но как посмотришь на ценник их развлекательных услуг, то сразу и передумаешь ими пользоваться. От власти никакой гениальности не требуется – надо обеспечить правовой режим функционирования государства, конкурентный рынок, более или менее гласное и справедливое перераспределение налогов в социальные гарантии. Сколько собрали, столько и перераспределили, обществу доложили и точка. Если возникают объективные экономические трудности, то самый лучший метод смягчения неудовольствия общества (и любой его части) это объективное его информирование и коррекция курса при общественном запросе в рамках реальных возможностей и с учетом здравого смысла, конечно. Власть, по сути, не может отвечать за экономическое процветание, она может только создавать благоприятные условия для развития конкурентного рынка и законодательно стимулировать те или иные виды предпринимательской деятельности. А что вырастет, то и вырастет. При периократии государство может гарантировать политическую и экономическую свободу, безопасность граждан, отсутствие государственного террора и политических репрессий, свободу слова, доступ к информации, независимые от исполнительной и законодательной власти суды, а улучшение материального благополучия граждан возникает из их экономической активности, потому что больше ему возникнуть неоткуда.
10.8
Читателю может показаться, что автор по каким-то причинам не любит антипериократические режимы. Это совсем не так. Они симпатичны автору своей предсказуемостью и даже какой-то абсолютной завершенностью форм, что ли. Классический антипериократический режим выстраивается в виде некоей четкой вертикально ориентированной пирамидальной структуры. Нельзя не залюбоваться совершенством форм этой социальной пирамиды. На гранях ее начертано «Я начальник, ты дурак; ты начальник, я дурак». В идеале (впрочем, не всегда достижимом) более низкий слой не влияет на более высокий. Зато он волен подбирать более низкий относительно себя слой по своему усмотрению. Основной критерий подбора подчиненных – это лояльность и исполнительность. Лояльность к начальству становится базовым инстинктом. Индивид, не демонстрирующий лояльность или демонстрирующий ее недостаточно рьяно, отторгается системой. Объективно осуществляется отрицательная селекция, если рассматривать этот процесс с точки зрения профессионализма и компетентности. То есть профессиональная компетентность систематически проигрывает конкуренцию чувству верности начальству. Понятие патриотизм становится синонимом любви к правящей прослойке, персонифицируемой в лице текущего правителя. Патриот – это начальниколюб или боссофил в антипериократиях. И разве это не прекрасно для начальников, обычно носящих неформальный титул «верховного вождя патриотизма» подобно незабвенному Нкурунзизе (помните? (см. (10.6.4)) ? Как это можно не любить?
10.9
При смене физического лица Правителя вследствие смерти, либо неожиданного смещения его с высшей должности, любовь к уже бывшему Правителю быстро видоизменяется в чувство какой-то ироничной неловкости, выражаемой словами «как мы могли в нем так обманываться?», «оказался наш отец не отцом, а…» с-с-сами знаете кем и т.д. Это не относится к случаю, когда происходит чисто декоративная «рокировочка» Правителя с его ставленником. Правитель остается при власти формально не на высшей должности из-за каких-то нелепых чисто формальных ограничений, прописанных в законодательстве. Должность у формально бывшего (а, по всеобщему мнению, и потенциально будущего) Правителя при этом становится самой высокой из возможных. В этом случае в сознании подчиненных происходит раздвоение и даже некоторое брожение. Все понимают, что формально бывший правитель вернется на высший пост, но «кто его знает». Возникает неопределенность и беспокойство, напоминающее отблеск политического соперничества. Ситуация может разрешиться как обратной рокировочкой, так и фактическим уходом формально бывшего правителя с политического Олимпа. Фактически ушедший правитель в общественном сознании повторяет траекторию всех бывших правителей –
